Книга Миллионеров украшает скромность - Инна Павлова

Встретив укоризненный взгляд Бастинды, восседавшей на нашей с ней кровати, я почувствовала себя неловко и вспомнила про обязанности хозяйки.

— Чай будете? — пискнула я.

— Наливайте, — хрипло отозвался полицейский.

Я полезла за своим знаменитым агрегатом, и у Крысилова округлились глаза. Пусть не прикидывается, в жизни не поверю, что и он вконец испорчен цивилизацией.

Оказалось, он с таким раритетом знаком, в его далеком детстве подобной штуковиной пользовались родственники в деревне. Нахлынувшие воспоминания несколько смягчили собеседника, и атмосфера понемногу разрядилась, правда ненадолго. Теперь все испортил раненый. Он снова прицепился с моим отъездом.

— Вика, я не хочу опять ругаться, но вам действительно следует уехать!

— Это с какой же радости?! — изумилась я, и служитель закона снова взбрыкнул.

— Вы считаете, что поводов для отъезда пока недостаточно? Подождете следующего выстрела?

— Вот именно, — кивнула я. — Должен же вам кто-то оказывать медицинскую помощь?

— Стреляли, между прочим, не в меня. — Полицейский старался быть спокойным, но явно терял терпение.

— Что вы говорите? — нарочито удивилась я. — Мне почему-то показалось, что это у вас «сквозное пулевое ранение»!

Разговор становился напряженным, и я решила сменить тему:

— А кстати, почему вы так и не арестовали кривоногого?

— Кого-кого? — изумился Крысилов.

— Ну, того, вислоносого, — нетерпеливо пояснила я. — Вы же караулили его у камеры хранения?

Если полицейский не врал, ни о каком кривоногом гонщике он не имел понятия, а за содержимым ячейки так никто и не явился.

— А почему вы не проследили в «Романии» за тем, кто пришел за ключом? — возмутилась я.

Они вообще-то следили, но, как и я, «объект» упустили.

— Что хоть было в камере хранения? — не удержалась я от вопроса и за свою любознательность была наказана суровой отповедью.

Оказалось, что я сую нос в крайне опасные дела, находящиеся исключительно в компетенции органов правопорядка, и он просил бы меня, — даже в том случае, если я ощущаю в себе гены великого Пуаро, служебно-разыскной собаки и доктора Ватсона, вместе взятых, — подыскать другое занятие. Более подходящее. Вроде вязания носков или вышивания бисером.

— Я еще не в том возрасте, — оскорбленно фыркнула я. — Уж лучше я на досуге займусь отстрелом тупоголовых недалеких полицейских, только вот времени у меня свободного пока не предвидится. Даже для столь невинного хобби.

— Вы всерьез считаете, что охотились на меня? — не унимался Крысилов.

— Разумеется. — Что бы он там ни говорил, я не уеду.

— Почему тогда преступник ожидал моего появления в вашем номере?

— А где еще? Половину рабочего времени и, как минимум, две трети свободного вы проводите именно здесь.

Полицейский набычился.

— Лично я, приди мне мысль с вами покончить, и не подумала бы носиться по всей курортной зоне. Зачем, когда есть место, где вы появляетесь с завидной регулярностью?

Мужик покрылся испариной, и я испугалась, не перестаралась ли. А ну как он решит, что покушение на моей совести? Я и так с трудом отбрыкалась от трупов, которые он мне так щедро приписывал.

— Но это не я! — на всякий случай заверила я разгневанного полицейского.

По-моему, я его не убедила. Смотрел он на меня куда как неласково.

— Все! — заорал он, и я от неожиданности подпрыгнула. — Мое терпение лопнуло! Мало того что вы все время лезете куда не следует, мешаете мне работать и подвергаете опасности свою жизнь и жизни сумасшедших отдыхающих, у которых, как и у вас, мозгов куда меньше, чем у курицы! Вы еще и издеваетесь надо мной, выставляете меня законченным идиотом и кретином! Вы взбалмошная, невоспитанная и…

Выслушивать инсинуации мне надоело. К тому моменту, как забарабанили в стену, мы как раз заканчивали характеризовать умственные способности, личностные качества и творческий потенциал друг друга.

— С меня хватит! — рычал полицейский, шагая к двери.

— С меня тоже, — ответствовала я. — Полагаю, мы больше не увидимся?

— Думаете, меня все-таки пристрелят? Не надейтесь!

— Что вы, что вы! И в мыслях не было! Но вы же теперь, наверное, возьмете бюллетень, а то и заляжете в госпиталь со своей царапиной, а мне скоро уезжать, — пояснила я.

— Взлет вашего самолета я буду праздновать неделю, — заверил меня блюститель порядка и сжал кулаки.

— А я расставание с вами — до конца своих дней, — не осталась я в долгу, и полицейский чуть не сорвал дверь с петель, покидая мое жилище.

Я рухнула в кровать и залилась слезами.

Глава 17

Нареветься всласть мне не удалось. Сначала кошка хватала за ноги, бессовестно отвлекая от страданий, в которые я намеревалась погрузиться всерьез и надолго, потом в дверь забарабанили.

Да что же это такое?! Оставят меня в покое или нет?! Если это обслуга явилась по жалобам постояльцев, то лучше бы она подыскала другое время для выговора!

Я распахнула дверь, и племянница, опухшая от слез и с потекшим макияжем, кинулась мне на шею.

От неожиданности я заткнулась. Подобного зрелища, то есть Милочки в расстроенных чувствах, мне еще видеть не доводилось. Впрочем, сомневаюсь, что в подобном состоянии ее заставал и кто-нибудь другой.

— Людмила, что стряслось?!

Родственница повалилась на кровать, чудом не придавив Бастинду, и принялась орошать подушку слезами.

Забыв о личном горе, я схватила бутылку и принялась вливать в племяшку испытанное средство. После третьей рюмки девушке заметно полегчало, а после четвертой она начала подробно посвящать меня в историю своего разрушенного счастья.

Леон оказался негодяем, коварно обманувшим ее светлые надежды и девичьи мечты. Предателя, которого по какому-то недоразумению ее угораздило принять за порядочного человека, она отныне ненавидит. День, когда ей пришло в голову с ним связаться, будет ежегодно отмечать как траурную дату и, как только найдет в себе достаточно сил для решительных действий, немедленно уволится из его фирмы и станет искать любое другое рабочее место.

— Хоть официанткой, хоть уборщицей, — всхлипывала она, — а еще лучше пойду стриптизеркой в кабак! Пусть пеняет на себя, мерзавец!

— Эй, эй, — испугалась я, по опыту зная, что, уж коли Милочка что-то вбила себе в белокурую головку, отговорить ее практически невозможно, — стриптизеркой-то зачем?! Лучше уборщицей!

— Ничего не лучше! Буду голой плясать, так ему, козлу, и надо! — мстительно всхлипнула племяшка. — Уборщицу этот гад переживет.