Книга Плакучее дерево - Назим Ракха

Неожиданно гостиная словно сжалась в размерах.

— В моем ящике?

Джефф повертел головой, словно проверяя, что рядом никого нет.

— Да, я ведь уже сказал, что вот уже три года работаю на тамошней почте и знаю, что у вас там есть ящик. То есть сначала я этого не знал, но однажды на ваше имя пришло письмо. Я еще подумал, что его прислали не на тот адрес.

— А что ты думаешь сейчас?

Джефф предпочел промолчать.

— Ладно, я знаю, что ты думаешь.

— Меня не касается, где вы получаете адресованные вам письма, миссис Стенли.

— А как насчет того, от кого они приходят? Думаю, на сей счет у тебя имеется мнение?

Ей было видно, как дернулся его кадык.

— Ну, давай, признайся честно, Джеффри Крил. Что ты думаешь о том, что я получаю письма от убийцы собственного сына? Ты ведь наверняка это заметил. Потому что его имя значится на каждом конверте — Дэниэл Джозеф Роббин.

Джефф положил конверт на стол. Ирен было видно, что это письмо от начальника тюрьмы.

— Миссис Стенли…

— Почему так официально? — спросила Ирен и вновь обернулась к окну.

— Все устали. Мы все устали.

— Тебе ведь известно, что его собираются казнить? Девятнадцать лет, и вот, наконец, решились. Назначено все — дата, время, составлен список приглашенных. Это будет настоящий прием. — Она резко обернулась. — Да что мне тебе рассказывать — ты ведь сам недавно доставил мне конверт, за день до смерча. Помнишь? Ты еще притворялся, будто тебе не известен мой маленький секрет. Так вот, это произойдет 29 октября. В полночь. Если хочешь, я уступлю тебе свой пригласительный.

Джефф сцепил руки и кивнул:

— Хуанита случайно услышала, как пастор Уайт говорил об этом. Это она посоветовала мне, чтобы я лично принес вам это письмо. Я не хотел этого делать, но коль такие дела… она сказала, вы наверняка ждете это письмо, что бы там ни было внутри конверта.

Ирен опустилась в кресло и погладила слегка поистрепавшуюся и выцветшую от времени обивку — цветы и плющ. После того как Блисс уехала, Джефф перестал к ним наведываться. От Нэта она слышала, что его несколько раз застукали за рулем пьяным. А однажды он даже устроил драку с кем-то из помощников шерифа. От Кэрол ей было известно, что он пытался уйти в армию, но его туда не взяли по причине сердечной аритмии. А еще через год он уехал к отцу в Канзас-Сити, и Ирен решила, что больше никогда его не увидит. Но в один прекрасный день он вернулся, с почтальонской сумкой через плечо и обручальным кольцом на пальце. Поначалу жена Джеффа ей не понравилась. Но в конце концов Хуанита оказалась той, кем была, если верить заверениям Джеффа, — чем-то особенным. Учительница, мать, добрая душа, в детстве и юности исколесившая всю страну вдоль и поперек со своими родителями-мексиканцами.

— Ты прав, — произнесла Ирен едва слышно. — Я тоже устала. Устала так, что готова проспать целую вечность.

— Вы целую неделю не знали отдыха. А если учесть… это известие… Вам наверняка приходится нелегко.

— Ты не ведаешь даже половины всего.

Джефф положил ладони на колени, а сам подался вперед.

— Я хотела бы встретиться с ним. И бумаги в этом конверте — ответ на мой запрос. Это письмо от начальника тюрьмы. Он прислал мне бланки, которые я должна заполнить, чтобы навестить Дэниэла.

Джефф прищурился, глядя на нее в упор, и Ирен попыталась представить, какой она предстала в его глазах. Когда-то она была хорошенькой, в чем-то похожа на актрису Джессику Ланж. По крайней мере, так говорил Нэт. За эту мысль она цеплялась долгие годы. Даже прическу делала такую, чтобы как можно дольше сохранить это сходство. Но это было в прошлом, а сейчас она просто усталая немолодая женщина. Невысокая и тщедушная, в футболке и спортивных штанах не по размеру.

— И что вы хотите ему сказать?

— В том-то и дело, что я сама не знаю. То есть ему уже известно, что я простила его. Собственно, с этого и началась наша с ним переписка. Я написала ему восемь лет назад, чтобы сказать, что моя ненависть к нему осталась в прошлом. С тех пор мы регулярно обменивались письмами.

Джефф откинулся на спинку дивана:

— Вот это да! То есть вы ему прямо так и сказали, что прощаете его?

Ирен кивнула.

— И теперь кто он вам? Друг, что ли?

Ирен на минуту задумалась.

— Наверно… хотя точно не скажу. Кстати, тебе известно, что у него никогда не было родных? Что он вырос приемышем? Друзей у него тоже нет. Думаю, я единственная, кому он писал письма.

— А вдруг он нарочно вам так сказал?

Ирен покачала головой:

— Нет, так оно и есть. В своих письмах он ни на что и ни на кого не жаловался. Ни разу. То, что я единственный человек, кто ему написал, я узнала от начальника тюрьмы. Ты представляешь? Не иметь никого, кто бы за тебя переживал, кому твоя судьба была небезразлична? Кому не все равно, жив ты или умер.

Ирен оперлась щекой о ладонь.

— Можно задать вам такой вопрос, если вы, конечно, не против: а о чем он вообще пишет?

— Я бы сказала, что он по натуре философ. Мне не всегда даже бывает понятно, что он хочет сказать. Он рассказывает мне о том, что прочел, что рисует, что он видит и о чем думает. А размышляет он очень много. — Ирен усмехнулась. — Ведь что еще ему остается делать?

— Он рисует?

— Да, я могу показать тебе его рисунки. Он прислал мне парочку своих работ. В них что-то есть.

— Вот это да! — воскликнул Джефф и почесал ногу.

— Что «вот это да»?

— То, что я бы никогда даже не подумал, что он… Как бы это получше выразиться, что он тоже человек.

Ирен нажала на подлокотники кресла, и ноги ее тотчас поплыли вверх вместе с подушкой.

— С другой стороны, даже если вы встретитесь, какая вам обоим от этого польза?

— Сама знаю, что это безумная затея с моей стороны. Одному Богу известно, как я с этим справлюсь. Нэт никогда мне этого не простит — уж в чем, а в этом сомневаться не приходится.

— Это точно. А вообще, я не понимаю, зачем вам все это понадобилось держать в секрете. Мне кажется, мистер Стенли был бы только рад узнать, что вся эта история для вас в прошлом и вы прекратили терзать себя.

— Это тебе так кажется.

— Но почему?

— Потому что мой муж думает иначе, и ты сам это прекрасно знаешь. Для него самое главное — закон и порядок. Мир поделен на черное и белое. Простить Роббина — может, против этого он еще не стал бы возражать, но переписываться с ним, добиваться встречи? Ни за что и никогда! Нэт наверняка узрел бы в этом предательство. — Ирен подобрала под себя ноги. — Видишь ли, мне когда-то казалось, что он по-настоящему не любил Шэпа. Не о таком он мечтал сыне. Охота Шэпу была безразлична, спорт тоже. «Маменькин сынок», — презрительно отзывался он о сыне. Впрочем, наверно, так оно и было, я слишком его баловала. В некотором роде ты для Нэта был в большей мере сын, чем Шэп. Теперь же я почти уверена, что смерть сына ранила его даже глубже, чем меня. Потому что если я в конце концов смогла обрести душевное спокойствие, о Нэте этого сказать нельзя. И я сомневаюсь, что когда-нибудь он его обретет.