Книга Пусть льет - Пол Боулз

Он вскочил и крикнул мальчика, скрытого стойкой.

— Такси! — воскликнул он, показывая на телефон.

Подошел к двери и встал, глядя вдоль проспекта, стараясь придать себе больше уверенности раздумьями о том, что, возьмись они разбираться с этим грубо, не начинали бы звонить. Но затем он вспомнил, что́ ему говорила среди прочего Дейзи: Зона настолько мала, что полиция вообще способна сцапать любого за несколько часов. Представительство может сидеть себе и быть учтивым, по крайней мере — пока не убедятся, как именно он намерен это разыграть.

По боковой улочке из города сверху подкатило такси, поравнялось со входом. Он поспешно сел и, нагнувшись с заднего сиденья, направил его по Авениде де Эспанья к подножию Медины.

* * *

День длился; город нежился в жарком ярком воздухе. Около полудня на горе, в розовом саду виллы «Геспериды», Дейзи де Вальверде занималась небольшой прополкой. Затем, когда усталость взяла свое, она велела разложить у бассейна резиновый матрас и легла на него в купальнике. Слишком редки были такие дни зимой в Танжере. Когда Луис вернется из Касабланки, она с ним снова серьезно поговорит насчет Египта. Каждый год после войны часть зимы они проводили в Каире, Луксоре или Вади-Хальфе, но в этом году почему-то не собрались с силами поехать. Потом она попробовала в последний миг раздобыть номер в «Мамунии» в Марракеше, а обнаружив, что это невозможно, задумала присвоить бронь мадам Уэрт, обосновывая тем, что в любом случае дама эта, вечно хворавшая, скорее всего, не сможет ею воспользоваться, когда придет время. Этот маленький план, конечно, оказался расстроен взбесившим ее поведением Джека Уилкокса.

«На самом деле он довольно мил», — сказала она себе, думая не о Уилкоксе, а о Даере. Вскоре поднялась, вошла в дом и позвонила Марио.

— Дозвонитесь мне до «Отеля де ла Плая», — сказала она.

Уилкокс ушел в «Атлантиду», разделся и лег в постель. Там, несмотря на тревогу из-за передачи фунтов Эшкома-Дэнверза, он глубоко заснул наконец, изможденный оставшейся позади бессонной ночью. Проснулся в двадцать пять минут второго (как раз когда Даер входил в лавку Рамлала), увидел, сколько времени, и в ярости позвонил вниз узнать, что произошло. Когда что-то шло не так, виноват обычно бывал какой-нибудь служащий за стойкой.

— Мне звонили? — резко спросил он; молодой человек не знал; он только в час заступил на смену. — Ну так посмотрите у меня в ячейке! — закричал Уилкокс; молодой человек засуетился; он начал читать ему записку человеку в номере этажом ниже. — Ох боже ты мой всемогущий! — завопил Уилкокс, оделся и спустился к портье проверить лично.

Его ячейка была пуста. Он ничего не мог поделать, поэтому юношу за стойкой просто отчитал и зашел в бар — мрачно сидеть с виски и время от времени кратко хмыкать в ответ на спорадическую болтовню бармена, думая, мог ли Даер прийти, представиться у стойки и получить ответ, что мистер Уилкокс вышел.

16

Несколько вспотев после быстрого подъема от порта, Даер шагнул с желтого зарева улицы во тьму лавки. Молодой Рамлал читал газету; он сидел, болтая ногами, на высоком столе, который был единственным предметом мебели в крохотной комнате. Когда он поднял взгляд, черты его гладкого лица не выразили никакого узнавания, но он соскочил и сказал:

— Доброе утро. Я рассчитывал, вы придете раньше.

— Ну, я заходил дважды, но вы были закрыты.

— А, слишком рано. Желаете сигарету?

— Спасибо.

Швырнув на стол зажигалку, индиец продолжил:

— Я ждал вас. Видите ли, я не мог оставить пакет здесь и не хотел носить его с собой, когда пойду обедать. Если бы вы не пришли, я бы ждал. Поэтому видите, я вам рад.

— Ох, — сказал Даер. — Простите, что заставил вас ждать.

— Ничего, ничего. — Рамлал, довольный, что выжал извинение, вытащил из брюк ключ и отпер ящик стола. Оттуда он вынул большую картонную коробку, помеченную: «Консул. Двадцать банок по пятьдесят. Смесь высококачественных выдержанных табаков, выращенных в Виргинии». — Я бы не советовал считать здесь, — сказал он. — Но вот они. — Он открыл коробку, и Даер увидел стопки тонкой белой бумаги. Затем Рамлал быстро закрыл крышку, как будто даже таким быстрым доступом воздуха можно было испортить ее нежное содержимое. Оберегающе возложив тонкую смуглую руку на коробку, он продолжал: — Их, конечно, сосчитал мой отец в Гибралтаре, и я пересчитал еще раз вчера вечером. Следовательно, могу вас заверить, что в коробке одна тысяча восемьсот пятифунтовых банкнот. Если желаете пересчитать сейчас, все в порядке. Но… — Он выразительно махнул в сторону уличной суеты, происходившей всего в нескольких шагах от них, и улыбнулся. — Нипочем не знаешь, понимаете.

— Ох, черт. Это не важно. — Даер пытался выглядеть дружелюбно. — Поверю вам на слово. Если какая-то ошибка, мы, наверное, знаем, где вас найти.

Второй, по виду слегка обидевшись, когда услышал последнюю фразу, отвернулся и вытащил большой лист сияющей сине-белой оберточной бумаги со словами «Галереи Лафайетт», напечатанной на ней через равные интервалы. С профессиональной сноровкой он сделал симпатичную упаковку и перевязал куском безупречной белой бечевки.

— Вот, прошу, — сказал он, отходя на шаг и слегка кланяясь. — И когда будете писать мистеру Эшкому-Дэнверзу, пожалуйста, не забудьте передать ему привет от моего отца и мое почтение.

Даер поблагодарил его и вышел на улицу, крепко держа сверток. Полдела, во всяком случае, сделано, подумал он. Когда он съест что-нибудь, «Креди Фонсье» откроется. Он прошагал по Соко-де-Фуэре к итальянскому ресторану, где ел накануне вечером. Связки больших замызганных белых купюр совсем не походили на деньги; цвет у денег — зеленый, и настоящие банковские билеты малы и удобны. Для него не было новым ощущение держать в руках крупную сумму банкнот, которые ему не принадлежали, так что мысль об ответственности не вызывала у него недолжной нервозности. В ресторане он положил сверток на пол у своей ноги и за едой время от времени поглядывал на него. Не когда-нибудь, а сегодня, думал он, ему хотелось бы стать свободным, взять напрокат небольшой автомобиль со складным верхом, быть может, и выехать на природу с Хадижей, а еще лучше — прыгнуть на поезд и просто ехать в Африку, до конца линии. (А оттуда? Африка — большая, она сама что-нибудь предложит.) Он даже удовольствовался бы еще одним паломничеством на пляж и на сей раз вошел бы в воду и немного размялся. Вместо этого лучшая часть дня будет занята визитами в «Креди Фонсье» и отель «Атлантиду», а Уилкокс найдет к чему придраться и наорет на него, как только узнает, что деньги благополучно в банке. Он решил сказать ему, что проходил мимо лавки Рамлала и видел, что она закрыта, три раза, а не два.

В несколько минут третьего он встал, взял сверток и расплатился по счету с коренастой patronne,[93]стоявшей за стойкой бара у двери. Выйдя на ослепительный солнечный свет, немного пожалел себя в такой день за взятые обязательства. Когда он дошел до «Креди Фонсье», двери его были открыты, и он вступил в затрапезный сумрак его публичного зала. За железной решеткой окошек виднелись счетоводы, сидевшие на высоких табуретах за своими хаотичными столами. Он двинулся вверх по щербатой мраморной лестнице; его позвал обратно марокканец в форме.