Книга Труженики моря - Виктор Гюго

Жиллиат хотел проделать еще более трудную, другими словами, более блестящую операцию.

По хрупкости, сложности и весу машина Дюранды не уступала часам колокольни Шарите-на-Луаре.

У каменщика был помощник – его сын. У Жиллиата не было никого.

Вокруг колокольни толпились люди, пришедшие из окрестных селений, готовые в случае надобности броситься каменщику на помощь и поощрявшие его возгласами одобрения; вокруг Жиллиата гудел ветер, и окружали его толпы волн.

С робостью невежды может сравниться лишь его смелость. Когда невежда решается действовать, внутреннее чутье руководит им. Это чутье – интуитивное понимание истины, и в примитивном уме оно часто глубже, чем в уме просвещенном.

Незнание толкает человека на попытку. Незнание – это мечта, а любознательная мечта – сила. Знание часто обескураживает человека. Если бы Васко да Гама знал, что его ждет, он отступил бы перед мысом Бурь. Если бы Христофор Колумб знал космографию, он не открыл бы Америку. Ученый, взобравшийся на Монблан, был вторым, первым достиг вершины простой пастух.

Впрочем, все это исключения, которые не умаляют значительности науки. Невежда может случайно набрести на истину, но лишь ученый приходит к ней безошибочным путем.

Барка Жиллиата продолжала стоять на якоре в бухте у подножия утеса «Человек». Море там по-прежнему оставалось спокойным. Жиллиат, как мы говорили, позаботился о том, чтобы ему легко было сообщаться с лодкой. Спустившись в барку, он тщательно измерил ее в разных направлениях. Затем возвратился на Дюранду и так же дотошно обмерил основание машины. Теперь, после того как он разобрал колеса, оно было на 14 вершков ýже шпангоута барки. Следовательно, машина могла поместиться в лодке.

Но как перенести ее туда?

Шедевр Жиллиата приходит на помощь шедевру Летьерри

Если бы какой-нибудь рыбак, отважившийся на безумный поступок, осмелился в такое время года выехать на ловлю в этой местности, он был бы вознагражден за свою смелость невиданным зрелищем.

Он увидел бы четыре толстых бревна, перекинутые от одного Дувра к другому, крепко втиснутые в утесы. Со стороны Малого Дувра концы их упирались в выступы камней; концы, обращенные к Большому Дувру, были вколочены в склон утеса сильными ударами молота, причем тот, кто их забивал, должен был стоять, очевидно, на самих бревнах. Эти бревна были немного длиннее расстояния между утесами; поэтому они держались очень крепко и, кроме того, висели несколько наклонно. Они подходили к Большому Дувру под острым углом, а к Малому – под тупым. Наклон их, хотя и незначительный, разнился, что являлось недостатком. Но если бы не этот недостаток, они представляли бы собой прекрасный настил для моста. Бревна были снабжены двухколесными блоками с одной стороны и простыми блоками – с другой. Все это сооружение, по-видимому, Жиллиат подготовил для предполагаемой трудной работы. Бревна были крепки, блоки – надежны. С бревен свисали канаты, издали напоминая нитки, и остов Дюранды, находившийся под этим воздушным сооружением, казался висящим на них.

На самом деле она еще на них не повисла. Перпендикулярно, под бревнами на палубе Дюранды было восемь отверстий (четыре справа и четыре слева от машины) и еще восемь под машиной, в нижней части остова. Канаты, спускаясь вертикально с четырех блоков, расположенных у одного конца висячего помоста, были пропущены через отверстия в палубе, затем через отверстия в нижней части судна с правой стороны проходили под килем и под машиной, потом через отверстия слева и опять через палубу, после чего поднимались вверх и были надеты на блоки, прикрепленные к другим концам бревен. Здесь они все сходились в один узел, оканчивающийся канатом. Таким образом, всем сооружением можно было управлять одной рукой. Конец каната проходил в отверстие, снабженное крюком. Все это вместе представляло собой примитивный тормоз. Все четыре блока действовали одновременно, и при этом сохранялось полное равновесие. Хитрое сооружение напоминало некоторыми качествами и современный ворот Уэстона, и древний полиспаст Витрувия[19]. Жиллиат додумался до всего этого сам: он не мог знать ни Витрувия, который уже давно умер, ни Уэстона, которого тогда еще не было и в помине. Длина канатов различалась, и тем самым устранялось неудобство от неодинакового наклона бревен. Канатам не стоило доверять, они могли лопнуть. Цепи были бы надежнее, однако они плохо вращались на блоках.

Во всем сооружении было много недостатков, но, сделанное руками одного человека, оно поражало.

Мы вынуждены сильно сократить описание, опустить множество подробностей, которые были бы понятны мастерам этого дела, но лишь затуманили бы картину для всех остальных.

Верхушка дымовой трубы проходила между двумя бревнами, находившимися посредине.

Жиллиат, сам того не подозревая, через три века повторил сооруженный каменщиком из Сальбриса механизм первобытный и несовершенный, представляющий ряд опасностей для того, кто решился бы прибегнуть к его помощи.

Однако самые крупные недостатки не могут помешать механизму выполнить свое назначение. Кое-как машина работает. Обелиск на площади Святого Петра в Риме был воздвигнут вопреки всем законам статики. Карету царя Петра сделали так, что, казалось, она должна опрокидываться при каждом движении; однако, она держалась на колесах. А какой вид имела машина Марли[20]! Все в ней было вкривь и вкось, и все-таки она доставляла воду во дворец Людовика XIV.

Как бы там ни было, но Жиллиат верил в успех настолько, что отправился к своей барке и ввинтил в ее борта две пары железных колец на таких же расстояниях, на каких были расположены на Дюранде кольца, к которым прикреплялись четыре цепи от дымовой трубы. Очевидно, он обдумал сложный план. Обстоятельства, казалось, были против него. Он, насколько мог, решил принять все предосторожности. Жиллиат делал вещи, представлявшиеся совершенно излишними – знак величайшей предусмотрительности. Его поведение, как мы уже говорили, показалось бы загадочным всякому наблюдателю, даже знатоку.

Свидетель его работ, например, увидев, как он, рискуя сломать себе шею, вбил в расщелины у подножия утесов, у самого входа в пролив между ними, восемь или десять огромных, выкованных им гвоздей, – точно не понял бы, зачем они нужны, и с удивлением подумал бы о том, к чему Жиллиат расточает бесплодные усилия.

Потом Жиллиат измерил часть носовой перегородки, повисшей, как уже говорилось, на обломках судна, затем обмотал ее веревками, обрубил до сих пор поддерживавшие ее доски, вытащил из ущелья и, воспользовавшись отливом, расположил горизонтально у подножия утесов, привязав веревками к гвоздям, вбитым в расщелины Малого Дувра; здесь наблюдатель понял бы еще меньше и подумал бы, что, если Жиллиату требовалось освободить проход между утесами от этого обломка, достаточно было бросить носовую перегородку в море и предоставить волнам унести ее.