Книга Лишь пять дней - Джули Лоусон Тиммер

От отвращения к самой себе за те глупые мысли, которые пришли ей в голову в школьном коридоре, у нее вырвалось ворчание. Она практически убедила себя, что быть рядом с ребенком при любых обстоятельствах — лучше для Лакс, лучше, чем если у нее вообще не будет матери.

Всхлипывая и бормоча с закрытыми глазами, она вдруг услыхала, как Гарри заерзал на сиденье. Она представила, как он, обеспокоенный, оборачивается в ожидании объяснений.

Она отвернулась к окну, прижалась лбом к холодному стеклу, оставляя его немой вопрос без ответа, и снова и снова корила себя за глупость.

Девочке не будет лучше, если мама будет в таком состоянии! Нет у нее права еще раз подвергать Лакс такому испытанию.

Мара могла представить взрывы смеха в автобусе, когда нелепая «флюгерная» фигура маячит на обочине. Потом эти взгляды, когда все заметят, что мама девочки теперь в инвалидном кресле. Шепот и слухи, когда узнают, что женщина прикована к постели.

Теперь на домашних вечеринках у Лакшми Николс вы больше не видите ее маму у стола со свежеиспеченными булочками, вы натыкаетесь на закрытую дверь спальни. Или хуже — открытую, где лежит болезненная женщина и смотрит отсутствующим взглядом на вас или сквозь вас.

Пять лет — чересчур юный возраст, чтобы прятать свое отвращение к маме. Она слишком открыто демонстрирует свои чувства. Она не может притворяться, что все в порядке и что поведение матери не смущает ее.

Однажды она научится контролировать эмоции. Она поймет, что нелестное замечание о Маре расстраивает папу. Она научится держать чувства при себе, и они будут зажаты внутри, такое токсическое сочетание унижения, отвращения, горечи и гнева, разъедающее душу. И кто скажет, что для ребенка не лучше, если мать просто умрет?

Когда Маре поставили диагноз, она решила своими глазами увидеть, что ее ожидает. Она много слышала от медсестер доктора Тири о частном санатории для таких пациентов и решила посетить его.

Она сочинила для персонала легенду, будто у нее больна мать и она подыскивает той хорошее место. Ей даже не пришлось искать пациентов с болезнью Гентингтона, она увидела их сразу. В так называемой игровой комнате сидела женщина в инвалидной коляске, на ноги было наброшено одеяло, а верхняя часть тела дико вращалась, наклоняясь то вниз, то в стороны, то опять вниз, на лице застыла жесткая гримаса.

Рядом с ней стоял мужчина, а двое детей-подростков, мальчик и девочка, сидели на пластиковых стульях по бокам. Взгляд женщины был устремлен на пустой стул, стоявший в нескольких метрах от нее, и, хотя рот мужчины постоянно двигался, женщина никак не реагировала на его речь, было непонятно, слышит она или нет, знает ли вообще о его присутствии.

Дети совершенно не участвовали в общении: они были столь отрешены, будто просто ждали поезда, склонив головы над своими телефонами, каждый в наушниках, и в такт покачивая головами.

На самом деле детей было сложно винить, их мать тоже не обращала на них ни малейшего внимания. Было легко представить, как дети вначале пытались с ней общаться, делиться тем, что их волнует, — как дела в школе, на спортивной площадке, с друзьями. А натыкались на отрешенный взгляд, ведь мать их уже не узнавала.

Пока Мара наблюдала за семьей, работник санатория, который показывал ей заведение, что-то бубнил про игровые комнаты, меню, выездные пикники… А она наблюдала. Как мужчина поднял одеяло жены, валяющееся на полу, и плотно заправил его. Через несколько секунд одеяло вновь упало, мужчина улыбнулся и снова терпеливо поднял его. Похлопал женщину по плечу и подоткнул со всех сторон.

Женщина опять скинула одеяло, и мужчина поднялся, чтобы его поднять, Мара заметила, как мальчик толкнул сестру ногой. Девочка оторвалась от телефона, и брат движением подбородка указал на игру «подними», в которую играли родители. Он бросил взгляд на отца, прежде чем драматично закатить глаза. Она закатила свои, покачала головой, и губы скривились от отвращения. Отец поднялся, увидел их боковым зрением, дети быстро уткнулись в свои телефоны и начали ритмично покачиваться, притворяясь, будто ничего не заметили.

Мара никому не рассказала о поездке, но несколько раз намекала Тому, что знает, как выглядят последние стадии болезни и как это будет тяжело для всех, в особенности для Лакс. И для него! Том уверял, что все будет в порядке. Не идеально, конечно, но они научатся с этим справляться, и все будет отлично! Но Мара знала, что он говорит о своих желаниях, она же видела реальность! И она мельком заглянула в их будущее!

Мара покосилась на Гарри и вновь задумалась о том, что не давало покоя все эти дни. О том, можно ли немного пожертвовать своей независимостью и принять помощь Тома, родителей, работников больницы, а потом обязательную помощь медсестер, чтобы осталось больше времени для Лакс?

Но если это так, то это приведет к увеличению числа таких ситуаций, как сегодня. Больше хихиканья, перешептывания, вытаращенных глаз. Больше унижения для дочери. Пока Мара не окажется в инвалидном кресле в углу, сбрасывающая одеяло в десятый раз, а дочь будет притворяться, что не замечает, какой жалкой стала ее мать.

Подъехав к дому, Гарри быстро вышел и поспешил открыть дверь Мары, помочь ей выйти, но она отмахнулась и вышла сама. Она позволила ему плестись за ней, но, когда подошла к ступенькам и он рванулся помочь ей подняться, резко покачала головой, и он быстро опустил руку. У двери она протянула ему деньги, до того как принялась рыться в поисках ключей.

Гарри засунул руки в карманы и без слов ждал, пока она наконец вздохнула и протянула ему ключи. Он отпер дверь и распахнул ее. Она открыла было рот в благодарности, но он прижал палец к губам и покачал головой. Потом отвернулся и зашагал к машине, на прощание махнув рукой.

Глава 28 Скотт

Скотт принял душ и переоделся. Он ждал возвращения Лори.

— Ух ты! Костюм! И туфли, которые мне так нравятся! А что за повод?

— Веду жену на ужин! Кто-то назовет это свиданием.

— Два раза подряд?

— Хм… Еда на вынос не считается! А если и дважды подряд, что с того? Тебе нужно сменить обстановку. Прежде чем мы поедем, тебе что-нибудь нужно? Я заказал столик на шесть.

— Я готова! — Она направилась к двери. Казалось, она просто пролетела по ступенькам и приземлилась в машине.

— О господи! Я даже не могу припомнить, когда мы вот так экспромтом что-то делали! Это было… — она запнулась, — ладно, не важно.

— Ты можешь это сказать, Лори!

— Нет, это бесчувственно! Ты все еще…

— Лори, все в порядке! Ты можешь это сказать! — Он подождал, но жена молчала. — Хорошо, тогда это скажу я. Это было год назад. До того, как у нас поселился Куртис. С тех пор мы не могли что-то сделать экспромтом! И это нормально, что тебя так радует сегодняшняя поездка! — Скотт поцеловал жену и завел машину. — Ты вполне можешь рассказать, как ты себя чувствуешь. Ты не должна притворяться, что не чувствуешь облегчения оттого, что мы снова живем прежней жизнью. Мы оба знаем, что ты этого ждала. Поэтому скажу я, раз ты молчишь. Ребенок уехал. Мы можем печалиться по этому поводу, а можем посмотреть на все с другой, светлой стороны. Так или иначе, он больше не живет с нами!