Книга Украли солнце - Татьяна Успенская

Как же он, ослеплённый любовью, не забеспокоился, почему брат не ответил на последние письма?

Однажды Мага сказала: всё приходит сверху, от Бога. Если человек — чуткий, услышит, что ему делать. Сейчас чувствует: надо ехать. Это знак сверху? Нужно брата спасти или позвать на свадьбу? Без брата жениться никак нельзя.

Но уехать значит оставить Степь.

Село у них — строгое, патриархальное, все тайны быстро раскрываются, кто-нибудь мог видеть их! Начнут старики выговаривать Степаниде или мальчишки задразнят!

Он идёт по невидным цветкам, колючкам, цикадам и кузнечикам. В кромешной тьме, в затаившейся до утра жизни. Мимо сонных домов, школы, общественных амбаров, мимо заброшенного здания театра. И, чем ближе подходит к дому Степи, тем идёт медленнее.

А если она уже спит?!

Это он придумал ей имя. За глаза, на выгоревшую траву похожие. За травы и цветы, которыми увешана её комната: из них она плетёт венки. Степанида верит каждому его слову и учится видеть, как он: облака — розовая колесница, а летний день — хор из голосов насекомых, птиц, листьев деревьев. Его стихи запоминает с голоса и помнит от слова до слова, как степь помнит все птичьи песни…

Вот её окно. Условный знак — горсть песка в стекло.

Песок зазвенел. Джулиан вздрогнул от резкого звука.

Степанида тут же выглянула. Бессонные глаза. Вылезла в окно, прижалась и совсем запутала.

Прошла вечность, прежде чем он ощутил ползущий по земле предзимний холод, колючий ветер, и они — каждый сам по себе.

— Я маме во всем призналась. Мама заплакала, а потом — ничего. Начала готовиться к свадьбе. Отдаст мне своё подвенечное платье и кольцо!

— Послушай, — решился он, понимая, как не к месту, не ко времени его слова, — нельзя играть свадьбу без брата. Тебя боюсь одну оставить, обидит кто, но я должен привезти его. А кроме того, он давно не пишет — не случилось ли чего?

— Поезжай! — храбро сказала Степь. — За меня не бойся, я сумею постоять за себя. Привези Любима. А если что случилось, вызови меня, приеду. — Поднято к нему лицо. Бледно в бледном свете луны.

Долго стоял у своей калитки.

Раньше, мама говорила, молодых венчали.

А жалко, им нельзя: в храме солнце в каждом лике!

И, словно снова попал в храм, зазвучали строчки, там явившиеся. Тётке понравились.

Заглянул в почтовый ящик. Наконец-то письмо! Может, брат решил вернуться и ехать не нужно?

На цыпочках вошёл в дом. Мама рано ложится.

В кухне зажёг свечу, разорвал конверт. Почему-то письмо не от руки — на красивом бланке.

«Глубокоуважаемый брат, считаю своим долгом сообщить: мы строим самое прогрессивное общество в мире. Наш великий вождь Будимиров начертал план его строительства. Долг каждого пожертвовать собой в случае необходимости! Поэтому Будимиров своей главной задачей считает воспитание нового человека».

Что за чертовщина?! Никогда Любим так не говорил, не писал и не думал.

«Наша страна — самая могучая держава в мире именно потому, что ею руководит мудрый стратег и великий полководец Будимиров. Но она окружена врагами, которые не могут простить нам победы в революции и войне, успехов в идеологии и развитии промышленности. Мы должны принять все меры, чтобы враги не разрушили наши грандиозные планы».

Всё письмо — в том же духе. И подписано не братом. Почему кто-то пишет письма за него? Что с ним случилось?

Не мог Любим превратиться в инспектора. Но и борцом он не был! Как-то сказал: жизнь надо принимать такой, какая она есть. Джулиан удивился, спросил:

— Но она очень тяжела? Надо же изменить её!

Брат пожал плечами.

— Ты знаешь, как можно сделать это? И я пока не знаю.

— Но почему мы должны мучиться?

— Значит, мы заслужили такую, — улыбнулся Любим. — Что-то делали не так.

— Мы с тобой были добрыми детьми, старались никому не делать зла.

— Ты этого не знаешь. То ли приснилось мне, то ли в раннем детстве я слышал от кого-то, но знаю: мы с тобой раньше уже жили, а потом умерли. И вот снова пришли. И, если сейчас нам дана жизнь тяжёлая, значит, в прошлой мы что-то натворили!

— Какая глупость! Что же, все до одного, живущие сейчас, дурны? Что ты выдумываешь?

Но неожиданно он тогда замолчал. Сны не сны, но и перед ним откуда-то возникают картины не здешней жизни. И в небе, вроде пустом, он видит светлые лица, какие-то голоса слышит. В храме звучал добрый голос. Что это?

Долго тогда бродил по степи, перебирая по слову разговор с братом.

Сейчас голос Любима послышался вновь.

Судя по предыдущему письму, в городе Люб понял, как изменить жизнь. И оказался побеждённым? Видно же, что-то с ним сделали нехорошее! Джулиан поёжился. Похоже, нельзя ухватить врага, определяющего их жизнь. Это не материально, но так же реально, как и вот эта свеча, как это письмо.

Срочно показать дядьке! Сунул письмо в карман, задул свечу и вышел из дома.

Григорий спал. И Джулиан вернулся несолоно хлебавши.

Заснуть никак не мог.

Морды инспекторов с равнодушными глазками. Уроки, на которых даже мухи спят. Голос Будимирова, голос тётки. Как они могли оказаться вместе? Как могла она, его собственная Мага, не только уехать, но даже просто разговаривать с Будимировым, если именно из-за него столько людей не живёт?

Почему так колотится сердце, когда он вспоминает Будимирова? Между ними есть какая-то связь! Возле кладбища так тянуло убить его! Был в нескольких шагах, а не сделал к нему ни шага! И сейчас, как дурак, перебирает его слова Маге!

День не задался. Самому свозить мясо, картошку на пункт, с которого их отправят неизвестно куда!

И снова ночь.

Матери не слышно. Спит или тоже не спит?

Что сделать, чтобы не видеть лица Будимирова?

Добрая улыбка… и жизнь, которую он создал…

Часто снится: бушует вода, всё гибнет в водовороте. И только одна храбрая лодчонка скользит над волнами, в ней — несколько спасшихся. Он — за бортом.

Лики, что видел в храме, как-то связаны с ним. В себе он чувствует присутствие ещё кого-то. Этот кто-то поворачивает его к копошащимся в земле людям, даёт увидеть измождённые лица, корявые опухшие пальцы. «Помоги им!» — звучит в нём голос.

А чем он может помочь? Накормить и освободить их от тяжкого труда не может.

«Помоги!» Что за тёплый, мягкий голос звучит в нём, откуда это щемящее сострадание к несчастным? И к матери.

Однажды посреди дня, забросив очередной мешок с картошкой в кузов, вдруг кричит:

— Слушайте! — И возникшие в эту минуту строчки опускаются на склонённые головы.