Книга Однажды в Париже. Наблюдая за парижанками. - Жиль Мартен-Шоффье

Я думал, она сейчас заплачет. Ложная тревога: она еще не дошла до крайностей, но была близка. Она больше не знала, она сожалела, она задавала себе вопросы… В ее семье никогда ни на кого не доносили в полицию. Зачем выносить этот конфликт на публику? Если бы я послушался своего внутреннего голоса, я бы бросил трубку. Однако, конечно, не стоит вести себя так с женщиной, которую я надеялся заключить в свои объятия. К тому же зачем расстраиваться? Пока фазы, когда она была в отчаянии, приносили мне, скорее, успех. Я предложил Аньес сейчас же с ней встретиться. Она была в Лувре. Я встретился с ней там.

На протяжении недель она шагу не ступала из дому. За исключением судей — и только на фотографиях — никто не должен был видеть ее лицо проученной сутенером девицы легкого поведения. Только мать Аньес заходила к ней, чтобы занести дочери фрукты и овощи. Аньес соблюдала низкокалорийный режим, польза от которого очевидна. Никогда она не казалась мне такой красивой, как тогда, когда я увидел ее перед полотнами Шардена в одном из залов французской живописи XVIII века. Классическая обтягивающая юбка бледно-голубого цвета, туфли на высоких каблуках темно-синего цвета, бледно-голубая блузка и наброшенный на плечи пиджак от Шанель такого же темно-синего цвета, как туфли. Полное воплощение образа мадам Тиффани или мадам Живанши. Ее белокожее лицо, на котором выделялись накрашенные розовой помадой губы, напоминало живописные портреты представительниц французской аристократии XVII века, времени, когда светские женщины никогда не загорали на солнце. Легкий загар, который Аньес привезла из Италии, гостя в «Пелликано», исчез. А желтизна под глазом, след ее ссоры с Брюсом, не была заметна для того, кто не искал ее, и могла быть обнаружена на самом деле только с помощью лупы.

Высокая и изящная, обладательница нежного голоса и улыбки, державшей вас на расстоянии, Аньес, казалось, была у себя дома и встретила меня так, как будто мы расстались десять минут назад, и словно само собой разумелось, что я был весь к ее услугам. Через мгновение она уже взяла меня в оборот:

— Будьте любезны, Эдуар, возьмите листок бумаги и ручку и делайте записи вместо меня. Из-за руки на перевязи это для меня целая гимнастика. Я должна отметить десяток картин на гастрономическую тему для известного шеф-повара из США, которого завтра буду водить по Парижу.

Она возобновила свою деятельность. Если «Континенталь» вычеркнула ее из своих списков, она еще оставалась в списках у других клиентов, и хозяин «Гранд Вефура» попросил ее сопровождать одного из своих коллег, владельца нескольких ресторанов в Нью-Йорке и на Лонг-Айленде.

— Это настоящая удача для меня, — продолжила Аньес. — Может быть, вы слышали его имя. Это Фрэнк Кармайкл, владелец двух ресторанов «Коммодорз», на Манхэттене и в Монтоке. Для читательниц «Вэнити фэйр» типа меня это такой же известный персонаж, как шеф-повар Пол Бокузе. Он кормит и развлекает всех самых известных людей на Восточном побережье. Если наша прогулка ему понравится, он может порекомендовать меня своим многочисленным клиентам. Это очень удачно для меня. Я боюсь, что из-за вас мне скоро придется сильно проредить свою записную книжку.

В этом была вся она: нападать, ни на чем не настаивая, и подходить к сути проблемы как к чему-то уже забытому. А затем удаляться. Теперь, когда Аньес сказала свою колкость, она принялась за работу:

— И речи не может быть о том, чтобы водить его от картины к картине. Не надо, чтобы у повара было несварение желудка. Мы начнем с этого полотна под названием «Скат», перейдем к выставленным по соседству «Остаткам завтрака» и к «Буфету», затем пройдем дальше, не останавливаясь у множества картин, чтобы взглянуть на другие картины, о которых я думаю. По дороге между залами я расскажу ему короткие анекдоты о Лувре. Это легче запомнить, чем ученые и наводящие скуку рассуждения о палитре и манере великих мастеров. Уже через полчаса об этом ничего не помнишь. А так, я надеюсь, ему не будет скучно. Во всяком случае, он узнает что-то новое.

Легко, как ни в чем не бывало, Аньес подчеркивала множество забавных деталей, на которые без нее я никогда бы не обратил внимания. Проходя мимо сцены попойки, написанной Латуром, она заметила, что у всех шести мужчин большие носы:

— Сегодня это был бы исключительный случай. Но не в то время. Каждый второй ребенок умирал в возрасте до пяти лет. А маленькие носики, постоянные очаги ринофарингитов, часто приводили к фатальным последствиям. Выживали те, у кого был большой нос.

Аньес замолчала, улыбнулась и добавила:

— Как говорят, большому носу соответствует большой половой орган. Какое хорошее время для женщин. Только лучшие из вас имели к нам доступ.

И так далее, и тому подобное. В тех случаях, когда другие говорили бы напыщенно, она любезничала, но относилась к своей работе очень серьезно. Миновав Латура, мы перешли к полотну «Завтрак из устриц» Жана-Франсуа де Труа, на котором изысканность обстановки и костюмов придворных сочеталась с грубостью нравов, поскольку те, кто трапезничал, бросали пустые створки раковин прямо на голову устричникам, стоявшим на коленях позади них. Затем настала очередь «Обильного завтрака» Депорта, роскошного набора ферментов для развития подагры, с которой, по словам Аньес, боролись, выпивая целые литры чая, очень дорогого напитка в те времена; чай был рекомендован Королевским медицинским обществом, и вкус его считали похожим на вкус гнилой соломы. Как у белки, у Аньес про запас было множество маленьких историй, чтобы оживить Историю. Так, она рассказала, что во время каждой трапезы Людовику XIV подавали множество блюд; король только пробовал блюда, все потом тут же отправляли на длинные общественные помосты, куда дворяне посылали своих слуг, чтобы те покупали эту еду. После недолгой паузы в рассказе об эпохе Депорта эта непредсказуемая женщина без усилий прервала романтический полет моих мыслей, проговорив:

— Это художник, которого я очень люблю последнее время. Большинство его работ находится в Фонтенбло, потому что он писал в основном сцены охоты. Мы видели их с Брюсом. Я хотела бы показать ему вот эту картину. Я скучаю по нему…

Сказать это мне, который выложил деньги за то, чтобы отправить этого янки обратно домой раз и навсегда! Лучше услышать это, чем оглохнуть, не спорю, но это было почти одно и то же. Поскольку я совсем не испытывал желания разделять эту прогулку с Брюсом, то предпочел не делать комментариев. Вместо того чтобы свести на нет этот вопрос, они растянули бы его обсуждение. А об этом не могло быть и речи. Удовольствие, полученное от этого посещения Лувра, заставило меня буквально всем своим нутром почувствовать, что я потеряю, если лишусь Аньес. Лучше стоило биться за нее. Отойдя на минуту, я позвонил журналисту, который брал интервью у мэтра Делора, и попросил его срочно пойти в секретариат редакции и добавить в его статью имя американской звезды. Аньес будет поставлена перед свершившимся фактом! После чего, широко улыбаясь, я вернулся, готовый дальше слушать лекцию по истории искусств, и вновь подпал под очарование Аньес. Некоторым образом, кстати, она меня успокоила. Она все сводила к Франции. Пройдя перед «Кубком с фруктами» Любена Божена и «Корзиной клубники» Луизы Муайон, мы дошли до «Брака в Кане» Веронезе, огромного полотна, изображавшего «трапезу Господню». Аньес рассказала, что среди гостей на пиру узнаваемы лица Сулеймана Великолепного, который был нашим союзником; родившейся в Лувене и воспитанной в Брюсселе Элеоноры Австрийской, которая, несмотря на свое имя, родным языком считала французский; ее брата Карла V, который говорил по-немецки со своими лошадьми, по-испански — с Богом, но на нашем языке — с женщинами; наш король Франциск I занимал на пиру почетное место. Аньес обращала мое внимание только на наших. Она скрывала свой шовинизм под покрывалом культуры, но постоянно показывала на это покрывало пальцем. Она принимала прошлое нашей страны за отмычку, открывающую все сердца. Эта женщина не уедет так просто в Соединенные Штаты. У меня прошла бледность. К тому же Аньес мне помогала. Уверенная, что успешно сдаст свой завтрашний экзамен, она больше руководствовалась в своих действиях первым впечатлением, чем я. В конце экскурсии она подвела меня к картине Жерико «Плот Медузы». Аньес намеревалась показать своему мэтру повару лицо Франции, жестокой, способной противостоять действительности и переварить ее.