Книга Побег из `Школы искусств` - Даниэль Клугер

Появились недавние незваные гости. Один подошел к «тойоте», наклонился к водителю. Видимо, тот что-то сообщил о Синицыне, потому что наклонившийся – Черноусову показалось, что это был Яцкевич, с балкона трудно было разглядеть – повернулся и окинул внимательным взглядом темно-вишневую «тройку» черноусовского друга. Потом оба сели в стоявший рядом «мерседес» и уехали. «Тойота» осталась.

Виктор вернулся в номер, взял недопитую бутылку и стаканы. Вылил коньяк в унитаз, а стаканы тщательно ополоснул. Настроение его резко изменилось. Не было больше азарта, внезапно охватившего его во время разговора с Синицыным, не было желания отомстить – не было ничего. Он сидел на старом изрядно потрепанном диване, подперев кулаком подбородок и думал, что никакого смысла нет ни в приезде, ни, тем более, в дальнейшем пребывании здесь. Подумаешь, интервью с Галлером. Старая перечница, что он может сказать такого, о чем Виктор не сможет узнать в Москве? Смирнов и Яцкевич уже не вызывали в нем такой сильной ненависти.

«Может, их наняли „Вести“? – подумал вдруг он. – Или „Новости недели“? В порядке конкуренции, чтобы щелкнуть по носу „Еженедельную почту“.

Сам идиотизм пришедшей в голову мысли, казалось, принес ему спасительное успокоение. В конце концов, может быть и правда – ничего не было десять лет назад? И то, что он уехал – разве плохо? Он должен был уехать, он живет сейчас в стране, которую любит и считает своей. Зачем же мешать людям, всего лишь выполнявшим поручения – пусть и неофициальные – вышестоящего руководства? Потом, еще вопрос – кто убивал, а кто нет.

– И вообще, – сказал он вслух. – Я не судья и не сыщик. Господин Смирнов не желает, чтобы я встречался с мистером Галлером? Ладно, господин Смирнов. Не буду с ним встречаться. Живите спокойно. Делайте деньги, покупайте дома. Чувствуйте себя хозяином жизни. Тем более, что она дается человеку один раз.

Черноусов погасил свет, постелил и лег. Собственно говоря, он уже был готов к завтрашнему отъезду. О потрепанном жигуленке внизу, он постарался забыть.

«Вот только заедем с утра к Маевскому," – подумал он, проваливаясь в черный без сновидений сон.

11

Внешне мастерская Маевского-Верещагина осталась прежней. То есть, находилась она в цокольном этаже того же старого пятиэтажного здания ядовито желтого цвета, недалеко от площади Куйбышева (почему-то сохранившей прежнее коммунистическое название). Дверь, похоже, не красилась все эти десять лет. Единственной новой деталью здесь был сверкающий никелем хитрый замок, врезанный в дверь, видимо, совсем недавно.

Черноусов позвонил. За дверью послышались быстрые шаги, потом знакомый голос спросил:

– Кто?

– Свои, Верещагин, свои, – Виктор посмотрел на Синицына, стоявшего рядом с задумчивым видом.

Пауза.

– Какие свои? Мне некогда.

– Да ладно тебе, Женька, ты что, друзей не узнаешь?

Дверь распахнулась, и перед Черноусовым и Синицыным предстала раздраженная физиономия Верещагина.

– В чем дело… – тут он узнал посетителей. По лицу его скользнуло изумление, потом губы раздвинула недоуменная улыбка.

– Ну и ну… – сказал он вместо «здравствуй». – Ты откуда взялся?

– Соскучился, приехал. Войти можно?

Внутри мастерская выглядела совершенно незнакомо. Не было больше привычного ощущения полного бардака, не было гор мусора, продавленного дивана и колченогих табуреток. Вообще, мастерская представляла собой огромное просторное помещение, залитое смесью искусственного и естественного освещения, и поражала какой-то неправдоподобной для обиталища художника чистотой, чуть ли не операционной стерильностью. На стенах висели большие картины, как успел заметить Черноусов, в основном – религиозного содержания. Виктор поискал глазами любимые им старые работы Верещагина и не нашел. А вообще, у него чуть заныло сердце, когда он не обнаружил в мастерской такого памятного и уютного беспорядка, который иногда даже снился ему. Нет, все-таки ностальгия существует. Только не по месту. И даже не по самому себе молодому, как считают некоторые теоретики эмигрантской психологии. Ностальгия существует как тоска по исчезнувшим ощущениям. По развеявшимся запахам. Растворившимся в легкой дымке теням, лежавшим по утрам на твоей постели, создавая причудливый, но всегда один и тот же, с детства знакомый узор. Он разочарованно вздохнул, фланирующей походкой прошелся по незнакомой и несколько пугающей своей неожиданной огромностью верещагинской мастерской.

Синицын выглядел таким же удивленным, как и Черноусов.

Словно не замечая их удивления, Женька сделал широкий жест радушного хозяина, приглашающий гостей пройти. Они прошли в дальний угол мастерской, где стоял столик и три кресла. Над столиком прибита была книжная полка. На столике стояла керамическая пепельница, стопкой лежали сигареты – на любой вкус.

– Присаживайтесь. Кофе, чай? – спросил он.

– Вообще-то я думал, за встречу – что-нибудь покрепче, – признался Черноусов.

– Это пожалуйста, – щедро сказал Верещагин. – Есть виски, водка, коньяк. Но, ребята, без меня. Я уже четвертый год в полной завязке.

– Что ж, – сказал Виктор чуть растерянно. – Тогда чай, – он вопросительно посмотрел на Синицына. Тут кивнул. Маевский пошел за чаем. Виктор продолжал осматриваться.

На большом мольберте, недалеко от него, стояла незаконченная картина. Холст изображал ангела с трубой. Как понял Черноусов, что-то связанное со Страшным Судом. У ангела было выписано только одно крыло. Второе чуть намечено крупными мазками, из под которых просвечивало что-то очень знакомое. Вот только Виктор никак не мог сразу сообразить, что именно.

Поставив перед гостями чашки с чаем, вазочку с сахаром и тарелочку с печеньем, Маевский сказал:

– Только, ребята, вы извините, будем разговаривать, и я буду заканчивать работу. О'кей? А то мне через два часа отдавать заказчику.

– О чем разговор, – сказал Черноусов, – работай на здоровье. Время – деньги…

Верещагин вернулся к мольберту и принялся старательно малевать перышки в ангельском крыле.

Черноусов испытывал чувство неловкости. И даже неуместности визита: в самом деле, пришли к занятому человеку… Вообще, как-то не воспринимался Маевский старым чуть шелапутным дружком. Уж больно деловой. Странное дело: ему казалось, что времени не хватит поговорить, поделиться. И вот уже в который раз дальше слов приветствия и каких-то ничего не значащих фраз дело не шло. Он вдруг подумал, что Женька сознательно усадил гостей так, чтобы по возможности не встречаться с ними взглядами.

В отличие от него Синицын чувствовал себя вполне комфортно. Взгромоздившись на кресло он с удовольствием пил чай, нимало не интересуясь переменами в обстановке, так поразившими Черноусова.

– Это у тебя что – вместо передовых работниц? – поинтересовался Виктор. – Которые к победе коммунистического труда?