Книга Бьющееся стекло - Нэнси-Гэй Ротстейн

Реакция Тони удивила ее.

— Я не могу работать на твоего отца, Диди, — сказал он. — Просто не могу, потому что это неправильно. Я должен обеспечивать материально тебя и всю мою семью, но иначе. Сам, а не с помощью твоих родителей.

— Ты меня не понял, Тони, — горячо заговорила она. — Я сказала это только потому, что мне больно видеть, как ты переживаешь. Но я знаю, что скажет мой отец, когда познакомится с тобой. Когда узнает тебя, поймет, что ты за человек… — Диди протянула руку и коснулась его лица, на миг забыв о цели своего разговора. — …Ты такой славный. Твоя верность принципам, порядочность, честность… Многое в тебе… Короче говоря, я представляю себе, что он скажет, когда сможет оценить твои способности и узнает, что ты занимаешься строительством. Такие люди, как ты, ему по нраву. Я это точно знаю, так же как и то, что он наверняка сам предложит тебе руководить его американскими филиалами от его имени… Тони, моему отцу под шестьдесят. Большую часть времени он мотается между Ванкувером, Виннепегом и Торонто, а теперь к этому добавились и поездки в Штаты. Правда… — тут, как ни старалась Диди сдерживаться, в голосе ее прозвучала неизжитая обида за годы, проведенные в Брэнксом Холле… — он и раньше частенько отдыхал во Флориде. Но не в этом дело: отец не раз говорил, что с точки зрения управления не может быть ничего лучше и надежнее семейной компании. «Кровное дело» — так он это называет. Он частенько жалел, что у него нет сына, которому можно было бы доверить ведение бизнеса в Соединенных Штатах. Так вот, ты станешь моим мужем, войдешь в нашу семью, и у него появится сын. Немножко поздновато в его-то годы, — улыбнулась она, — но лучше поздно, чем никогда. Ты будешь вести «кровное дело», Тони.

— Диди, ты опережаешь события. Он может отнестись ко всему иначе.

— Ничего я не опережаю, — горячо возразила Диди, не в силах скрыть своей гордости за него. — Тони, ты ведь прекрасно знаешь строительный бизнес. Никто не разбирается в этом деле лучше тебя. Так что не я опережаю события, а ты ошибаешься. Отец нуждается в тебе.

— Ну что за ерунда, Диди. Твой отец даже не знаком со мной, как же он может во мне нуждаться. И вообще я не собираюсь работать на твою семью. У меня и сейчас неплохая работа, а если потребуется, так найду и другую.

— Тони, милый, давай закончим этот разговор. Пойми, единственное, чего я хочу, так это чтобы ты отнесся ко всему непредвзято. Ты сам говорил, что мои родители рано или поздно захотят с тобой познакомиться. Так вот, они приедут через пару недель, рассчитывая забрать меня отсюда. Вот вам и случай познакомиться… Не сомневаюсь, они полюбят тебя так же, как и я. А отец предложит тебе работу.

Тони не откликнулся, и дальше, до спального корпуса, они шли молча. Диди понимала, что, даже затронув эту тему, не рассказала ему об истинном положении дел. О том, что ему действительно следовало бы знать. Она подавила свои опасения, удержала их внутри себя, как будто надеясь, что, не будучи облеченными в слова, они не смогут и воплотиться в жизнь.

В те ночи, когда она умиротворенно покоилась в его объятиях и сама темнота располагала к откровенности, у нее имелась возможность поделиться многим. Он мог и выслушать ее, и не увидеть при этом ее боли. Но Диди предпочла умолчать о том, как родители контролировали и направляли каждый ее шаг и какой беспомощной чувствовала она себя рядом с ними. Предпочла не рассказывать об их жизненных ценностях, которых не разделяла, их претенциозности, сделавшей невозможной настоящую дружбу, о горьком одиночестве во время их длительных отлучек и о том, как терзалась сама, считая, что все знакомые имеют с ней дело только из-за ее имени. Сьюзен стала ее первой настоящей подругой, а Тони, со дня памятного шторма, ее гаванью, ее истинным прибежищем. Быть с ним рядом — вот единственное счастье, какое она знала в жизни.

Диди не говорила ему всего этого. Больше всего она боялась, что Тони не сможет понять ее и, хуже того, осознав, насколько далеки один от другого их миры, оставит. Диди убедила себя в том, что если она будет молчать, лето продлится вечно.

— Диди, это мы. Мы здесь. Почему ты так долго не подходила к телефону? Не могла же ты забыть, что мы прибываем сегодняшним рейсом. Разве ты не получила нашу открытку из Ниццы? Мы там писали, что будем семнадцатого. Подожди, не вешай трубку. Отец хочет с тобой поговорить.

— Диди, ты меня слышишь? Я звоню прямо из порта, тут всего один телефон, и к нему огромная очередь. К счастью, я об этом помнил с прошлого раза, так что мы с мамой как сошли с борта, так и припустили прямиком к телефону. Обогнали всех и успели первыми. Но мы с дороги, чертовски устали, так что слушай меня внимательно. Мы приедем к тебе сегодня вечером. Забронируй места у Энтони, на Пирсе, 4. Завтра забираем тебя домой, так что начинай укладывать вещи. Поедем на машине.

— Погоди, папа, мне тоже нужно тебе кое-что сказать. Я тут познакомилась с одним человеком и… мне хотелось бы представить его тебе и маме.

— Хорошо, закажи столик на четверых.

— Но я думаю вам стоит познакомиться и с его матерью. Можно я приглашу ее?

— Это что, так серьезно?

— Да, очень.

— Но почему ты не написала нам ни слова, ведь знала же весь наш маршрут?

— Ну, в нашей семье никогда не было писателей.

— Ладно, скажи хоть, где ты подцепила этого малого?

— В кампусе.

— И кем он собирается стать?

— Архитектором.

— Ну что ж, приводи его. Вместе с матерью.

— Папочка, имей в виду: он очень много для меня значит. Они оба очень много значат. Пожалуйста, будь с ними поласковей.

— Ну конечно… Ладно, мне пора закругляться. Они уже выгрузили багаж, а твоя мама начинает нервничать. Не говоря уж про очередь к телефону, в ней все уже давно нервничают. Проследи, чтобы был вид на гавань. Всё, детка, встретимся у Энтони в семь. Пока.

Когда Тони под руку вел Диди по ресторану к столику ее родителей, она чувствовала себя великолепно. А как элегантно выглядела мать Тони в сшитом ею самой парчовом платье.

Мать и отец Диди уже сидели за столиком лицом к заливу, перед ними стоял оловянный поднос с напитками. Диди приметила, что мать нервно теребит жемчужное ожерелье. Отец, по их приближении, привстал.

— Как поживает моя малышка? — Диди поцеловала его и обошла столик, чтобы поцеловать мать. — А это твой молодой человек… И его милая матушка, — продолжил отец с очаровательной любезностью.

Диди представила всех в столь безупречной манере, что директор Брэнксом Холл мог бы гордиться своей выпускницей.

— Миссис Пиканко, позвольте представить вам моих родителей. Мистер и миссис Айн.

— Зовите нас просто Стэнли и Хелен.

— Благодарю вас, мистер Айн. Меня зовут Мария.

Новоприбывшие уселись на места, указанные отцом. Диди: лицом к блюду с омарами и спиной к заливу.

— Мы уже успели выпить до вашего прихода. Что выпьете вы? — Все разобрали остававшиеся на подносе коктейли. Официант собрался было отойти от столика, но мистер Айн задержал его. — Нам хотелось бы заказать ужин, — сказал он и, уже обращаясь к сидевшим за столиком, пояснил: — Мы сегодня не сможем засиживаться допоздна. Придется уйти пораньше, ведь завтра с утра в дорогу, а на путь до Канады уйдет двенадцать часов… Мария, мы никоим образом не хотим вас торопить, но нам действительно нужно выехать рано утром. Я закажу себе устриц и полуторофунтового омара. Фаршированного. Как я слышал, Хелен, здесь лучше всего готовят фаршированных. Кроме того, возьму айдахо и еще… отложите мне на десерт кусочек вашего восхитительного бостонского кремового торта. Моей жене принесите то же самое. Остальные сделают заказы сами.