Книга Детдом для престарелых убийц - Владимир Токмаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Погружаясь в приятное оцепенение, я созерцаю море и вяло размышляю о том, что одежда, особенно нижнее белье смотрится на женщинах более чем нелепо, как-то инородно. Вся их фигура как бы не предусматривает никаких одеяний, все эти тряпочки – сплошное уродство.
Я, например, люблю наблюдать за маленькими писающими девочками. Нет, у меня не возникает желания совершить какие-то развратные действия. Просто меня, как доброго дяденьку, умиляет вид этих маленьких беззащитных писающих созданий женского пола.
И вот, растрогавшись, я уже почти простил Асю. Я не прав, но я ведь и не лев, черт возьми! Все же знают, что между мужчиной умным и мужчиной красивым женщина все равно выберет мужчину с деньгами.
А там – как повезет.
Короче, я изобрел месяц март и придумал месяц сентябрь.
Остальное – меня не касается.
ИНТЕРНЕТ-ШОУ:
– Тук, тук.
– Кто там?
– Смерть.
– Ну и что?
– Ну и все.
Ночью снились дровосеки, которые ловили всех на улице и заставляли есть очень соленые огурцы. Сон был на французском языке.
Утром проснулся с великой сушью во рту. Пошел и напился из-под крана желтой, вонючей, отдающей ржавчиной воды. В смысле, из-под подъемного крана. Там была дождевая лужа.
Стройка находится точно напротив моего дома. Оказывается, сегодня я не дошел до своего жилья каких-то сто метров и уснул на груде битого кирпича, положив голову на рулон рубероида.
Люблю лето – тепло, спать можно под открытым небом, хоть на битых кирпичах, а лучше на травке, есть травку и травку же эту и курить.
Попал под ливень.
Под настоящий локомотив дождя.
Пришел на работу мокрый и в дурном настроении.
– Идеальная погода для убийства, – стоя у окна и докуривая сигаретку, произнесла загадочную фразу моя газетная начальница Жукина. Ее раздвижной бюст заполнил собой всю комнату. Женщина с продвинутым бюстом, сказал бы я даже с уважением.
– Что же в ней идеального? – спросил я, снимая промокшие насквозь свитер, рубашку и в замешательстве раздумывая, а не снять ли и совершенно мокрые джинсы? Иначе ведь они не высохнут, черт возьми. Но и приличие, того, соблюдать надо хоть изредка.
– Да, идеальная погода для убийства, – вновь повторила эту фразу моя начальница, крепкая тетка из донских казачек. – Напряжение нарастает, все ждут развязки с неба.
А тут, как назло, в кабинет зашел известный в городе старейший литератор. И дождь таким не страшен, хорошо, что хоть постучался. Я нехотя застегнул джинсы и, надев мокрую рубашку, сел за стол.
Литературный мастодонт, немного покружившись на одном месте, наконец, кряхтя, приземлился на стул, достал из потертого кожаного портфеля свои застарелые стихи и стал с нежностью инвалида показывать их нам.
Через слово – Пушкин, Пушкин, Пушкин.
И тут я не выдержал. Сижу, блин, в мокрой рубашке и джинсах. Холодно. Говорю как бы своей начальнице:
– Мне кажется, что сегодня Пушкин – это последнее прибежище графоманов, бездарей и тупиц. Они прикрываются Пушкиным, Пушкиным оправдываются, в нем находят себе утешение. Пушкин для них слишком прост и понятен, чтобы быть по-настоящему понятым. Он для них как фиговый листок, прикрывающий срамоту безвкусицы и пошлости…
За толстыми стеклами очков заслуженного писателя на меня бешено топали злые маленькие глазки.
Его можно понять: всю жизнь он мечтал о долгом, но честном пути от нищеброда к бутерброду с красной икрой.
Но на каждом шагу – завистники и интриганы.
Если постоянно смотреть только внутрь себя, становишься ужасно близоруким.
Писатели бывают однобокие и многобокие (Набоков, например, многобокий). Но наш гость был явно однобоким. Пушкинист ползучий, сказал бы М. Строчковский. «Маленький охотник за большими тараканами гонорарной ведомости», – подумал я вслед уходящему в дождь «однобокому».
Писатели жалуются на тяжелый и изнурительный (титанический) труд. Но журналистский труд более тяжелый и изнурительный, а стало быть, он разрушительнее для пишущего. Это труд подневольного, несвободного человека. Писателей же чаще всего губит не работа, а пристрастие к выпивке, и неумеренные амбиции, ведущие к инфарктам и инсультам. Журналиста же убивает только работа – никакой алкоголь ему не страшен. Так морализаторствовал я про себя, наконец-то сняв свои мокрые одежды и исподволь созерцая монументальный бюст и бедра моей газетной начальницы Жукиной.
– Слышали новость? – в наш кабинет вбежал Строчковский со своим вечно восторженным выражением на детском, лишенном возраста лице. – Полчаса назад убили лучшего бойца из команды Яниса-Крысы Сережу Хунту!
Мы с моей начальницей отдела культуры просто ахнули.
– Минус вам, минус большой и толстый! – восторженно повествовал Строчковский, поправляя очки и одергивая коротковатый, вытертый на локтях пуловер с надписью на груди «Плейбой». – Убили, убили, да еще как! Мистика какая-то! У входа в аэропорт, где он встречал кого-то из своей братвы, к нему подошел невысокий мужчина с редкой бородкой и сильно хромающий на левую ногу.
Мотя принялся изображать нам в лицах событие, происшедшее в аэропорту.
По словам очевидцев, этот странный мужчина подошел к Хунте с распростертыми объятиями: «Сереженька! Сколько лет, сколько зим! Да неужели ж ты меня не узнал?»
«Что-то не припомню», – растерялся Хунта. Трое из сопровождавших его бойцов стали незаметно нащупывать стволы под куртками.
«Ай-ай-ай, – запричитал странный мужчина, одетый в стильный френч военного покроя, но длиною ниже колен. Этот френч одновременно напоминал и сутану католического священника. – Старых друзей забывать? А я тебе принес привет от Папы…»
«От какого па… папы?» – вконец растерялся Хунта. «От нашего общего. Ну, дурашка, вспомнил, а?» – гнусавил незнакомец, вплотную приблизив свое темное, будто загорелое лицо к побелевшему как мел лицу Хунты. И вдруг он неожиданно для всех ловко ухватил Хунту за нос и, все так же широко улыбаясь, стал что-то нашептывать ему в самое ухо.
Потом он будто бы из воздуха выхватил кожаный шикарный дипломат с кодовыми замками и с дружелюбной улыбкой передал его Хунте, который стоял теперь ни жив ни мертв. Затем незнакомец так же моментально исчез.
Один из бойцов по кличке Гвоздь, который стоял к Хунте ближе всех и все видел и слышал, пошел было искать этого мужика, и тут за его спиной раздался страшный взрыв. Гвоздя отшвырнуло взрывной волной метров на пятьдесят. Хорошо, что он упал на цветочную клумбу, а то бы и ему каюк.
