Книга Курорт. Другие люди - Сол Стейн

Хлопнула дверь, старик вошел в здание.

Генри оглядел крышу. В середине заметил едва выступающий прямоугольник. Добравшись до него, понял, что это закрашенный световой люк. Генри замахнулся, чтобы разбить стекло, но сдержался. Шум мог привлечь чье-нибудь внимание, а осколки стекла — поранить руку. А если ударить ногой? Впрочем, и этого не потребовалось. Генри заметил замазанную краской задвижку. Попытался сковырнуть краску ногтем. Неудача. Тогда ключом. Получилось. Он выдвинул задвижку, а затем, со всей силой дернув люк, откинул его на крышу.

Старик стоял внизу, с испугом глядя вверх. Генри приложил палец к губам. Старик что-то сказал, но так тихо, что Генри не разобрал слов.

— Я вас не слышу, — прошептал Генри.

— Вы — тот человек, которого они ищут.

Он положил тряпку на пол и посмотрел на дверь.

— Как ваше имя? — спросил Генри.

Старик молчал.

— Меня зовут Генри Браун. Моя жена тоже узница.

— Вам не разрешено употреблять такие слова, — напомнил старик.

— Как ваше имя?

— Мортон Блауштейн. Моя жена здесь, — он указал на стену.

— Я вас не понимаю. Послушайте, мистер Блауштейн, я хочу спуститься и поговорить с вами. На улице, около стены, лежит металлическая лестница. Она достанет до люка.

— Они меня убьют.

— Никто не узнает.

— Они всегда все узнают.

— Так было раньше. Я расскажу вам, что я задумал. Пожалуйста, мистер Блауштейн.

Старик покачал головой.

— Мы должны это сделать! — Генри повысил голос. — От этого зависят наши жизни!

— Я не хочу попасть в беду, мистер.

Если жизнь для него беда, подумал Генри, то чем станет свобода? Катастрофой? Или он готов вечно мыть полы?

— Послушайте, мистер Блауштейн, я вас взгрею почище, чем они.

Старик смотрел на него. Со страхом в глазах.

— Тащи лестницу! — повелительно рявкнул Генри. Старик затрусил к двери. Не убежит ли он? — Блауштейн! — Когда старик обернулся, Генри показал ему кулак.

Блауштейн выскочил за дверь. Генри прислушался к шагам. Старик огибал здание, но не удалялся от него. Прошла целая вечность, прежде чем он вновь появился под люком.

— Она слишком тяжелая. Я не могу ее поднять.

Генри хотелось задушить его. За трусость, за старческую немощь.

Шаги на дорожке они услышали одновременно. О боже, подумал Генри, я не успеваю закрыть люк. Если он загремит, шум обязательно услышат. Он лег, прижавшись щекой к крыше, чтобы видеть происходящее внизу.

Оранжево-синий втолкнул в зал юношу лет двадцати.

— Я привел вам помощника, мистер Блауштейн. Научите его вежливости.

— Пошел ты к черту, — огрызнулся юноша.

Оранжево-синий засмеялся и захлопнул дверь. Его шаги стихли вдали. Когда Генри вновь посмотрел вниз, Блауштейн указывал пальцем на люк. Генри узнал юношу.

— Эй! Вас привезли прошлой ночью на «мерседесе»?

— Да, — кивнул тот.

— Я пытался предупредить вас. На дороге.

— Неужели?

— Как получилось, что вас в первый же день направили на уборку?

— Этот Клит решил, что я слишком умный. А что вы там делаете?

— Не могу спуститься. Прыгать боюсь, высоко. Я знаю, как выбраться отсюда. Я возьму вас с собой, если вы принесете лестницу и поможете мне слезть вниз. Она лежит у стены.

— Конечно, принесу.

— Я не имею права выпускать вас из здания, — заикнулся Блауштейн.

Юноша засмеялся.

— Попробуйте остановить меня.

Он приоткрыл дверь, убедился, что никого поблизости нет, обогнул угол, нашел лестницу, поднял ее, взявшись за середину, и затащил в зал.

— Закройте дверь, — бросил он Блауштейну.

— Нас убьют!

— Замолчите и делайте, что вам говорят!

Генри это понравилось. Юноша только что с воли и так не похож на остальных. Его еще не успели обломать.

Юноша положил лестницу так, чтобы один конец оказался под люком, перешел к другому концу и поставил ногу на первую перекладину.

— Поднимайте лестницу, — приказал он Блауштейну.

— У меня не хватит сил.

— Тогда идите сюда и встаньте, как я.

Блауштейн повиновался. Юноша прошел под люк, поднял свой конец лестницы и двинулся вперед, перебирая руками перекладины. Лестница поползла вверх. Протянув руку, Генри схватился за последнюю перекладину.

— Подтяните ее ко мне, — попросил он.

Юноша кивнул, потянув лестницу на себя.

— Отлично, — воскликнул Генри. Верхняя перекладина легла на кромку люка. — Я спускаюсь.

Юноша крепко держал лестницу, чтобы она не шаталась.

Спустившись на пол, Генри протянул юноше руку.

— Благодарю. Я Генри Браун.

— Джейкоб Феттерман. Можно Джейк.

— А это Блауштейн, — Генри мотнул головой в сторону старика.

Джейк повернулся к нему.

— Что это значит?

Только сейчас Генри заметил длинный ряд звезд Давида, тянущийся по двум стенам. Под каждой звездой крепилась табличка с именем и фамилией.

— Что это, Блауштейн? — повторил он вопрос юноши.

Старик посмотрел на Генри, потом на Джейка.

— Тут они ведут учет.

Секунду или две все молчали.

— Вы хотите сказать, что на табличках написаны имена и фамилии людей, оказавшихся в «Клиффхэвене» после его открытия?

Блауштейн кивнул.

— А ваша жена?

Волоча ноги, ссутулившись, Блауштейн подошел к стене и указал на табличку у самой двери.

— Она выдержала три недели. И все из-за субботы, которую она полагала священной. Она наотрез отказалась работать по субботам. Нас отправили на ферму. Она сказала, что будет работать в воскресенье. Ей этого не разрешили.

— Разве вас никто не искал? — спросил Генри.

— Конечно, искал. Мой сын приехал через неделю. Они схватили и его. Это доконало мою жену. Она умоляла мистера Уайттейкера делать с ней, что угодно, но отпустить нашего мальчика. Уайттейкер только рассмеялся. И назвал ее еврейской мамашей. «Я горжусь тем, что я еврейская мать», — ответила она и плюнула ему в лицо.

— О боже, — прошептал Джейк. — И что случилось с вашим сыном?

— Он работает со мной на ферме. И по субботам тоже. Дважды в неделю я убираю этот зал, а он — шкафчики.