Книга Леонид обязательно умрет - Дмитрий Липскеров

— Сударыня! — похлопал в ладоши профессор Абрикосов. — Сударыня, нам нужно ваше мнение! Голос!

Она вернулась из мечтаний чуть пришибленной, поскольку не знала, как прошло голосование. Приходить в себя пришлось быстренько — ее головку со слегка оттопыренными ушками буравили взгляды коллег, ожидая развязки сегодняшнего рабочего дня. Хотела было гавкнуть на команду «Голос!»…

— Так вы «за» или «против»? — нажала Будёна Матвеевна. — У вас, товарищ, было сегодня два мнения!.. Или воздержитесь?

Очкастая — не дура, поняла, что голоса разделились поровну и сейчас все зависело от нее. Это было самым плохим, что могло случиться. Проголосуй она за освобождение мальчика, и ей грозят козни партаппаратчицы. Возьми сторону приспособленцев, врачи-коллеги, истинные психиатры, более никогда не будут принимать ее всерьез… А поставила ее на край лишь секунда забытья. Мгновение выпадения из реальности! Подними она руку в синхрон, неважно «за» или «против», все было бы в порядке! А сейчас приходится выносить приговор одной. А если воздержаться?..

— Нуте-с, милочка! — торопил профессор Абрикосов. — Где ваш голос?

— Вы нас задерживаете, — давила Чигирь.

— Будьте принципиальны, в конце концов! — воззвал Бехтерев.

А она всегда гадала — этот молодой перспективный, родственник того Бехтерева?..

Здесь что-то сработало на уровне подсознательного, и очкастая вынесла вердикт, вознесши руку выше головы:

— Я — «за»!

— Что— «за»! — окончательно обозлилась Будёна Матвеевна. — За диагноз или за здоров?!

Докторица еще раз крутанула шейкой, встретила серые глаза Бехтерева, подумала, что он почти так же очарователен, как и ее котик Шлема, а потому произнесла вслух.

— Здоров!

Здесь заседавшие сорвались с мест, стремясь к выходу. Они мигом забыли сегодняшний рабочий день, перестали быть общественностью и врачами, превратившись в милых обывателей, стремящихся поспеть поскорее втиснуться в очереди продуктовых магазинов и, закупившись к ужину, очутиться в своих уютных квартирках с человеческой жизнью внутри.

Очкастую провожал до метро молодой Бехтерев, рассказывая докторице что-то про принципиальность, а она не слушала его, удивляясь, что у родственника классика нет даже старенького автомобиля… Почему ей показалось, что он такой же милый, как Шлема?.. Вовсе нет!.. Все-таки надо было гавкнуть!..

Профессор Абрикосов попробовал было увязаться за Будёной Матвеевной, театрально выражая свое возмущение беспринципностью отдельных товарищей. Она кивала в знак согласия, но у ворот больницы рассталась с подлипалой, уйдя под руку с мужем.

Последнее, что расслышал профессор Абрикосов, оказалось женской жалобой:

— Сереженька, у меня был такой тяжелый день!.. Ну, Се-Се!..

Не торопился домой лишь психиатр Паничкин.

Срочным образом он готовил документы на выписку Северцева, заставляя секретаршу работать сверхурочно.

Паничкин надеялся, что на следующей неделе он уже забудет о феномене, расставшись с ним навсегда… А уж завхоза он уроет!..

Леонид узнал о предстоящей свободе лишь утром понедельника. Он было обрадовался бездумно, как птица, перед которой открыли дверцу клетки, но мозг опередил чувства, объяснив, что мальчика ждет не усыпанная сахарной пудрой жизнь, а нормальный советский интернат, в котором столько же свободы, сколько и в концентрационном лагере.

Откуда у него было это знание?.. О том он не размышлял, знал, и все!.. И вообще, знания всплывали в его мозгу по мере надобности!.. Так повелось еще с материнской утробы…

* * *

Полковник Дронин получил ответы на свой запрос. Капитан Рыков докладывал по-свойски, в кабинете, сидя за чаем.

— Что касается Северцева-Криницина… — Капитан сделал паузу. — Он через полгода после приговора сбежал.

— Как сбежал? — встрепенулся Дронин.

— Как, не знаю… Да вы так не волнуйтесь, товарищ полковник. Отследили его, а когда брали, пулю в голову вогнали!

— Насмерть?

— Более чем. Дронин расслабился.

— А что с завхозом?

— С завхозом все серьезнее… — Капитан быстро высосал мякоть лимонного кусочка, вытащенного из чая, облизал кислые губы. — Завхоз — наш.

— Знаю.

— Вы знаете, что он был нашим, а я докладываю, что он и сейчас наш.

— Не понял.

Капитан не отвечал, смотрел на полковника неотрывно.

— В каком звании? — спросил Дронин.

— Похоже, что в таком же, как и у вас.

— Внедрение?

— Не объясняли. Так, шепнули, что лучше не лезть.

Дронин продолжал отхлебывать чай, а сам думал над тем, сколько в их ведомстве всяких подведомств? Поди сосчитай. И каждое почти в самостоятельном плавании. Только у нас генерал может подчиняться майору, а полковник маскируется под завхоза психиатрической больницы, что-то там разведывая или контролируя.

— А мы и не полезем! — заключил Дронин.

Этим же вечером он доложил своему генералу, что Берегивода действующий сотрудник, по которому вести всякие проверки и разработки запрещено! Развел руками в знак своего полного непонимания ситуации.

«Если это какие-то внутренние дела, — подумал генерал, — почему я об этом не знаю?.. Моя компетенция. Как прошло мимо?.. А если не внутренние, то, значит, контрразведка… А если контрразведка, то не исключено, что занимаются самим Паничкиным или кем-то из его окружения… Тогда я в засветке…»

Генерал сработал на опережение, сообщив руководству ведомства о странной просьбе некоего психиатра Паничкина — выяснить, кто такой Берегивода. Руководство обещало разобраться.

Генерал позвонил Паничкину, посеяв в душе его всяческие опасения.

А потом все выяснилось. Оказалось, что завхоз Берегивода — однофамилец другого Берегиводы, действительно полковника конторы под прикрышкои. Завхоз же был следаком обычного районного отделения милиции города Кимры. Вытурили за аморалку. Спал с женой замполита… В общем, больничный Берегивода в отличии от однофамильца — ком с горы или газы из задницы!..

Оповестили о случайном совпадении генерала, и он вновь связался с Паничкиным, довольный, что все разрешилось без потерь для него самого, никого не засветили по дурке, и психиатра можно сделать обязанным чрезвычайно.

— Разобрался я с вашим завхозом! — сообщил генерал Паничкину в ресторане ЦДЛ. При этом он долго и грозно смотрел в глаза сотрапезника, взгляд которого, впрочем, ничуть не уступал по профессиональной силе. Хотя Паничкин, не подавая виду, волновался сейчас отчаянно. Генерал же ужинал уже совершенно спокойным. — Так вот, Берегивода — наш, — сообщил гэбэшник, подвесив паузу, за которую сжевал целую котлету по-киевски, обсосав косточку тщательнейшим образом… Паничкин здесь подломился духом и долго кашлял под звуки рояля, оправдавшись попаданием не в то горло перчинки. — Так вот, завхоз — наш человек, — продолжил генерал, — но… Но нас с вами связывают долгие и хорошие отношения…