Книга Смерть Банни Манро - Ник Кейв

— Мисс Чертова Сука.

— Она говорит, что тебе надо лечь в больницу.

Банни-старший поднимает над головой палку, и лицо его багровеет от ярости.

— Скажи этой заразе, что, если она еще хоть раз сюда заявится, я переломлю эту свою чертову палку об ее спину! Ясно? Я ее просто отымею… — Старик непристойно машет в воздухе палкой и обнажает зубные протезы. — Отымею ее в жопу! Выверну ее, на хрен, наизнанку!

— Господи, отец, — выдыхает Банни.

— Выпотрошу суку к чертовой матери! — кричит старик и облизывает губы огромным круглым языком. Он снова откашливается в платок и сует его под нос Банни-младшему, чтобы тот посмотрел.

— Видал? — орет он. — Это мои чертовы легкие! Банни-старший указывает палкой на Банни.

— А этот твой засранец, отец, я ведь пытался обучить его своему делу, — рычит он. — Показывал ему такое, о чем другие мальчишки могут только мечтать…

— Ну ладно тебе, отец, — говорит Банни.

— И что в итоге? В итоге он торгует щетками для унитазов!

— Косметикой.

— Один хрен, — презрительно бросает старик.

— По предварительной записи, — уточняет Банни.

— Чертов любитель.

— Я работаю на уважаемую компанию, — добавляет Банни.

— Продавец туалетной бумаги, вот ты кто, мать твою! — подытоживает старик, опускает голову между ног, издает смертельный стон и закашливается так, что, кажется, его сейчас вывернет наизнанку. Потом он вытирает глаза платком и опять затягивается сигаретой.

— Отец, тебе нужен профессиональный медицинский уход, — говорит Банни.

— Ты разбил мне сердце. Ты перекрыл мне кислород, чертов засранец.

— Отец, тебе нужно…

— И не смей являться сюда и рассказывать мне, что мне нужно! Старик обращается к Банни-младшему и стучит вытянутым пальцем по рябой луковице носа.

— Я был антикваром, ясно? У меня был на это нюх.

— Отец… — говорит Банни.

— Хочешь кончить так же, как и он, — никем?

— Отец… Старик смотрит на Банни и усмехается.

— Заткни варежку. Ты пропащий случай, гиблое дело. Но, может, мальчишку нам еще удастся спасти. — Старик хлопает руками по подлокотникам кресла. — Если бы он только прислушался к тому, что я говорю… Банни-старший снова отхаркивается в платок. От усилий его лицо снова багровеет, некоторое время он приходит в себя, а потом глаза затягивает поволока воспоминаний и потерь, и он говорит тихо и с самым таинственным видом.

— Ты скажи, барашек наш, сколько шерсти ты нам дашь?

— Нам пора идти, — говорит Банни старику. — Пошли, Кролик.

— У меня был на это нюх. От меня нельзя было спрятать ни “чиппендейл”, ни коробку столового серебра восемнадцатого века под лестницей… Совсем чуть-чуть французского, удачно ввернутое “бон дежур”. А эти старушки, им скажи только несколько слов и посмотри на них эдак по-особенному… Ну так как, мадам, заключим сделку? Я мог почти даром выцепить из старой суки шератоновский секретер… Да, “шератон” с его изогнутыми линиями… Ни одной ровной доски, куда ни посмотри… Банни-старший рукой выводит в воздухе мягкие изгибы.

— Я был просто магистр искусств, черт бы меня побрал… Банни замечает, что стоит, покачиваясь, — виски колотит по нему со всех сторон сразу, и он оглядывается в поисках какого-нибудь стула, но ничего не находит, да и к тому же все равно он чувствует, что если немедленно не найдет сигарету, то просто отгрызет себе руку, и вот он снова обращается к отцу, который закрыл глаза и раскачивается в кресле, рисуя в воздухе что-то такое, что можно было бы принять за грудастую женщину.

— Отец, ты уверен, что не хочешь чаю? А то мы уже уходим. Старик роняет руки, открывает один полный злобы глаз и смотрит на Банни.

— Меня от тебя тошнит, — рычит он. Завод у механической птицы заканчивается, песня умолкает, и игрушка замирает на жердочке — Баннимладший разворачивается, делает шаг вперед и останавливается напротив деда.

— Папа может продать велосипед барракуде, — говорит он. Вдруг раздается противозвук, как будто бы воздух взорвался внутри себя самого, и этот противозвук тисками обхватывает голову Банни и заставляет его зажать руками уши, широко растянуть рот и щелкнуть пузырьками воздуха в суставах челюсти. Он чувствует себя так, будто его окунули на дно темного беззвучного океана и гидростатическое давление так велико, что кажется, кто-то тычет ему в барабанные перепонки вязальными спицами. Никто не произносит ни слова, и Банни, оцепенев от ужаса, болтается в воде. Потом, так же неожиданно, все звуки разом стремительно возвращаются, и старик вдавливает сигарету в блюдце, стоящее рядом с ним на сервировочном столике.

— Что ты сказал? — орет он.

— Отец, — просит его Банни. — Не надо. Старик поднимается на ноги и стоит, скрюченный, как вопросительный знак, как будто бы его древняя спина потеряла всякую способность удерживать разъяренный луковичный череп.

— Ты надо мной издеваешься? Ты издеваешься надо мной?? — взвизгивает он.

— Отец, прошу тебя! — умоляет Банни.

Он делает шаг навстречу старику и протягивает вперед руку, но в его крови слишком много виски, Банни спотыкается об ореховую подставку для ног — откуда только она тут взялась? — и падает лицом вниз.

Старик, будто дикий зверь, с ревом бросается к Банни-младшему, принимается яростно колотить его палкой по ребрам, и мальчик падает на пол. — Вздумал надо мной поиздеваться, маленький засранец?! — орет Банни-старший.

Мальчик изумленно смотрит на отца. Банни с трудом поднимается на ноги, видит, как побелели костяшки вцепившихся в палку пальцев, как страшно и до боли знакомо выглядит его вставная челюсть и как на бешеной скорости отматываются назад годы. — Не надо, папа, — говорит он тихо.

Банни-старший в бешеном скачке разворачивается — маленький злобный старикан, — замахивается палкой и колотит ею воздух, готовясь опустить ее на Банни. — Что ты сказал? Что ты мне сказал?! — грохочет он.

Банни съеживается, едва не вдавливается в пол, зажмуривает глаза и накрывает голову руками. — Папа, прости, пожалуйста, — шепчет он. И ждет.

Некоторое время спустя Банни открывает глаза и видит, что отец снова сидит в потрескавшемся кожаном кресле, палка лежит рядом с ним на полу, а он трет запястьями виски, и желтые предсмертные пальцы растопыриваются в воздухе, подобно вешалке из крошечных изуродованных оленьих рогов. Он тяжело вздыхает и оглядывает Банни своим единственным беспощадным глазом.

— Ты только посмотри на себя, — говорит он. Мальчик встает, тихий, напуганный и одинокий. Он смотрит на отца, грудой свернувшегося на полу. Старик нащупывает рукой палку и, подобрав ее с пола, указывает ею на Банни.

— Уведи его отсюда. Банни-младший подходит к отцу, и Банни поднимается на ноги. Старик разражается очередным приступом кашля, который тянется из самой глубины легких. Банни открывает дверь, и они с Банни-младшим выходят из комнаты.