Книга Толчок восемь баллов - Владимир Кунин

Лида выскакивает из троллейбуса, перебегает тротуар и плечом толкает старинную роскошную стеклянную дверь своего учреждения.

И тут же, в тамбуре, перед второй, тоже прозрачной дверью, Лиду останавливает молодая печальная женщина с пятилетним мальчиком.

— Простите, пожалуйста. Вы — Лида?

— Да. А собственно…

— Я Надя. Жен? Андрея Павловича.

Лида зажмуривается, нервно трет руками лицо.

— Простите меня, Лидочка, — с трудом говорит Надя. — Но мне сейчас просто не к кому…

— Что вы, что вы… Это вы меня простите… Это я… — сгорая от стыда, бормочет Лида.

— Вы уже знаете? — горестно спрашивает Надя.

— Что-нибудь с Андреем Павловичем?!

Маленький мальчик крепко берет Лиду за руку, поджимает ноги и пробует качаться, держась за руку матери, а второй — за руку Лиды.

— Они уехали вместе на юг. С вашей подругой. С Мариной…

— Нет! Нет! Нет! — в отчаянии кричит Лида. — Это ошибка! Этого не может быть!

Все сильнее раскачивается мальчик.

— Она вылетела вчера. Вслед за ним.

— В Адлер? — зачем-то спрашивает Лида.

— В Ялту. Он в последний момент поменял билет на Симферополь.

Мальчик раскачивается все сильнее и сильнее. Обе женщины уже еле стоят на ногах…

— Лидочка… Вы не могли бы как-нибудь с ней связаться? Попросите ее не делать этого! Двое детей… Второму — десять месяцев. Он с моей мамой сейчас… Костя! Отпусти тетину руку! Ты же видишь, как ей тяжело!

— Ничего, ничего… Он легкий, — говорит Лида.

— Если он от нас уйдет… У меня даже специальности никакой. Помогите мне, Лидочка! Умоляю вас… — плачет Надя.

* * *

За внутренней стеклянной дверью военизированная охранница с булыжным рылом проверяет пропуска. У служебного люда… А за внешней — бежит, торопится, плетется, едет, мчится, тормозит и снова срывается с места осенняя утренняя Москва…

* * *

После курсов Евгений Анатольевич прибегает в свой гостиничный номер переодеться. В руках у него уже поздравительный тортик.

Вместо пожилого туркмена с «Панасониками» соседом его оказывается здоровенный молодой мужик в одних кальсонах.

— О! У меня новый сосед? — радушно говорит Евгений Анатольевич. — Здравствуйте, здравствуйте.

Сосед внимательно смотрит на Евгения Анатольевича:

— Слава Богу! Я-то думал, придет сейчас какой-нибудь старый хрыч — с ним и каши не сваришь. Здоров! — Он протягивает руку. — Дмитрий Иванович! Можно просто — Митя.

— Евгений Анатольевич.

— Порядок! Значит, так… Тебе сколько, Жека?

— Чего?

— Лет.

— А… Пятьдесят четыре.

— Ладно. Скажем — сорок пять. Ты выглядишь — зашибись! Объясняю: заклеил двух телок. Придут к пяти. У меня — две бутылки самогона, баночка килек и… вот твой тортик. Одна, чернявенькая, тебе. Не то евреечка, не то армянка. Они, знаешь, какие заводные? Только туда рукой, а ее уже всю трясет! А вторая, беленькая, мне. Годится? После захочешь — махнемся. Они, по-моему, на что хошь подпишутся! И главное — потом не надо три дня на конец заглядывать. Одна в судомойке, вторая на раздаче в каком-то пищеблоке. А там, сам знаешь, осмотр за осмотром. Так что и тут порядок в танковых войсках! Учись!

— Видите ли, Митя, дело в том, что я вряд ли смогу…

— Главное, не тушуйся, Женька! Я ж с тобой! Сели, по стакану, килечка-шмилечка, две-три дежурные хохмы, гасим свет, и… понеслась по проселочной!

— Вы меня не поняли, Дмитрий Иванович. Я сегодня приглашен в гости. На день рождения.

— Вот так уха из петуха! — растерянно чешет в затылке Митя. — Что ж мне с двумя-то делать?..

Евгений Анатольевич оглядывает здоровенного Митю и говорит:

— Да вы и с двумя справитесь.

— Я не за себя боюсь. Я и трех до мыльной пены загоню. Лишь бы они из-за меня не перецарапались… Мне сейчас эта гласность совершенно ни к чему.

— А вы надолго? — вежливо спрашивает Евгений Анатольевич и начинает переодеваться.

— Да нет! Всего-то на пару дней. Специально на сутки раньше выехал — погулять…

— Командировка?

— На партактив вызвали, будь он неладен! Будто мы там у себя в горкоме все пальцем деланные! Да, Евгений, подвел ты меня. Сильно подвел!

* * *

От холодного ветра Мишка прячется в телефонной будке, стоящей неподалеку от Настиного дома, и неотрывно следит за проездом, откуда должна появиться Настя.

Но вот и Настя. Тащит тяжеленную сумку. С перевязанной головой под «адидасовской» шапочкой Мишка выползает из своего укрытия и неверными шагами идет Насте навстречу.

Увидев Мишку, Настя останавливается у своего подъезда, улыбается и приветливо говорит ему:

— А я уж думаю, куда ты подевался! Хорошо, что встретила…

И тогда Мишка бежит к ней радостно и раскрепощенно.

— Тихо, тихо, тихо, — останавливает его Настя. — Я тут для тебя одну любопытную книжечку достала. Как будущему юристу…

Настя вытаскивает из накладного кармана продуктовой сумки небольшую книжку с бумажной закладкой в середине.

— Называется «Уголовный кодекс РСФСР». Вот слушай… — Настя открывает кодекс в месте закладки и начинает читать вслух: — «Статья сто девятнадцатая. Половое сношение с лицом, не достигшим половой зрелости, наказывается лишением свободы до трех лет. Те же действия, сопряженные с удовлетворением половой страсти в извращенных формах…» На это у тебя, слава Богу, ума не хватило, так что, думаю, трех лет вполне достаточно. Держи!

Она сует Мишке за пазуху кодекс и добавляет без всяких улыбок:

— И учи это наизусть, сволочь. Если еще ко мне хоть один раз приблизишься — сидеть тебе от звонка до звонка! Понял, дерьмо собачье? И вали отсюда, чтобы я тебя больше никогда в жизни не видела! «Малыш»…

И Настя входит в свой подъезд.

* * *

Бабушка лежит под свежим пододеяльником. На ней какой-то пестрый праздничный халатик, головка тщательно причесана.

В комнату входит Нина Елизаровна:

— Мамочка, я хочу прикрыть к тебе дверь. Там на кухне такое! Настя, дуреха, во все чеснок сует. Шурует — просто загляденье! Я ее, по-моему, такой еще в жизни не видела!

Бабушка в упор, не мигая, смотрит в лицо дочери.

— Тебе что-то нужно? — не понимает Нина Елизаровна.

Но старуха отводит глаза, и Нина Елизаровна закрывает дверь.

Теперь взгляд Бабушки скользит по стене с фотографиями и останавливается на старом снимке начала пятидесятых. Бабушка тех лет сидит на гнутом венском стуле, а сзади, обняв ее за плечи, стоит двенадцатилетняя Нина с ровненькой челочкой над бровями.