Книга Я — посланник - Маркус Зузак

Входит женщина.

Учительница. Длинные худые ноги, черная юбка, белая блузка, фиолетовая кофта. Ей под пятьдесят, но она все равно выглядит сексуально. Учительница вообще не смотрит в мою сторону, словно меня и нет в классе. Звенит звонок — громко, словно висит прямо за дверью. Вот тогда учительница впервые обращает на меня внимание.

— Ну что ж, пора начинать, Эд.

Я готов.

— Да, мэм?

— Прочитай, пожалуйста, слова, написанные на доске.

— Не могу, мэм.

— Да что с тобой такое? Ну-ка живо читай!

Я стараюсь изо всех сил, но все равно ничего не понимаю.

Она строго качает головой. Я не вижу, — глаза все еще приклеены к доске. Но я чувствую ее разочарование. Я таращусь на неясные слова, и мне неприятно, что я так подвел бедную женщину.

Проходит несколько минут.

И тут я слышу это.

Легкий щелчок — а потом скрип.

Смотрю вверх и задыхаюсь от ужаса и изумления. Испуг выбивает воздух из легких. Учительница висит на веревке, прямо перед доской.

Она мертва.

Тело покачивается в воздухе.

Потолка не видно, веревка накрепко привязана к балке под крышей.

В ужасе я сижу и глотаю воздух, в котором катастрофически мало кислорода. Руки намертво прилипли к парте, я встаю, пытаясь выбежать и позвать на помощь, но не могу оторвать их. Наконец правая рука каким-то образом дотягивается до дверной ручки. Медленно-медленно я поворачиваюсь к свисающей с веревки женщине.

Медленно-медленно.

Черепашьим шагом.

Я подхожу к ней.

Смотрю и думаю, какое мирное и спокойное у нее лицо. И тут глаза ее распахиваются, и она говорит.

Придушенным, хриплым голосом.

— А теперь ты можешь прочитать написанное? — спрашивает учительница, а я стою столбом и таращусь на доску.

Теперь первую строчку ясно видно. Ее легко прочесть: «Бесплодная женщина».

Тело с грохотом падает на пол к моим ногам, и я просыпаюсь.

Рядом на полу сидит Швейцар, а желтый пыльный воздух наполняет гостиную — вместе с утренним светом.

Образы сна врываются в мой разум через несколько секунд после пробуждения, и я заново вижу все: женщину, исписанную доску, первую строчку. Слышу звук падения тела и ее голос: «Теперь ты можешь прочитать написанное?»

«Бесплодная женщина», — шепчу я.

Я точно где-то это слышал. Более того, я знаю, что читал стихотворение с таким названием. Еще в школе, потому что наша учительница английского страдала депрессией. Стихотворение ей очень нравилось, и в памяти до сих пор сохранились некоторые строчки. И всякие выражения — «легчайшие шаги», или «музей без статуй», или сравнение жизни с фонтаном, струя которого поднимается и опадает, не изливаясь никуда вовне.

«Бесплодная женщина».

«Бесплодная женщина».

Тут меня осеняет, и я вскакиваю с дивана. И едва не перекидываюсь через Швейцара, которому, кстати, абсолютно по барабану мои литературные изыскания. В его взгляде явственно читается: «А поосторожнее нельзя было? Я спал, вообще-то…»

«Бесплодная женщина», — поясняю я.

«И чего?!» — вопрошает Швейцар.

Повторив название стихотворения еще раз, я в полном восторге хватаю его за морду — ура! Ключ к разгадке пикового туза в моих руках!

По крайней мере, я понял, что к чему.

Стихотворение «Бесплодная женщина» написала поэтесса, которая покончила жизнь самоубийством. Точно, ее звали Сильвия Плат.

Пошарив по дивану, нахожу карту: вот оно, ее имя, третье в списке. «Это писатели, — понимаю я. — Все трое». Грэм Грин, Моррис Уэст, Сильвия Плат. Странно, правда, что я про первых двоих даже не слышал, — но ничего не поделаешь, всех не перечитаешь. Но вот про Сильвию я знаю наверняка. Мы с ней теперь прямо запросто, без церемоний и фамилий, можем друг к другу обращаться. Привет, Сильвия, я тебя знаю. С гордостью можно признать, что загадка отгадана.

Еще некоторое время я заседаю на диване, восторгаясь собственной сообразительностью. Словно мной открыта некая древняя тайна — вот такое ощущение. Ноги-руки не гнутся, ребра тоже чертовски болят, но я собираю все силы в кулак и поедаю завтрак: хлопья с каким-то явно просроченным молоком, — поэтому туда щедро набухан сахар.

И только где-то в семь-тридцать до меня доходит: загадка-то так и не отгадана! Адресов-то у меня нет! К кому идти? Какие послания доставлять?

«Ну что ж, надо пойти в библиотеку», — решаю я.

Но сегодня, как на грех, воскресенье. Нужно ждать, пока библиотека откроется.

Ко мне заходит Одри.

Мы смотрим кино, — она слышала про него хорошие отзывы.

Кино и впрямь неплохое.

Мне очень хочется узнать, где она была прошлым вечером, но я воздерживаюсь от расспросов.

Зато рассказываю про пиковый туз, имена и про то, что собираюсь идти в библиотеку. Мне почему-то кажется, что в воскресенье она открыта с двенадцати до четырех.

Одри пьет кофе, который я заварил. Губы у нее красные-красные, и я мечтаю просто вот так встать со стула, подойти и поцеловать их. Почувствовать, как они тепло и мягко прикасаются к моим. Хочу, чтобы мое дыханье попало в такт с ее, хочу вдохнуть и выдохнуть вместе с ней. Хочу нежно укусить ее за шею. И провести пальцами по спине. Запустить их в роскошные светлые густые волосы.

Очень-очень хочу.

Не знаю, что со мной этим утром.

И вдруг понимаю: я — наконец-то! — что-то заслужил! Разве мало сделано? Скольким людям я помог — хотя бы чуть-чуть! А тех, кого следовало наказать, — наказал. Хотя причинение боли живому существу — вовсе не то дело, которым хочется гордиться.

«Ну разве я не заслужил хоть малюсенького, но поощрения? — думаю я. — Что, от Одри убудет, если она полюбит меня хотя бы на секунду?» Да нет, все понятно и очевидно: ничего не произойдет. Она меня не поцелует. Дотронется в лучшем случае. А я буду бегать по городу, получать по морде и под дых, на мне и дальше будут оттаптываться все кому не лень. И что мне за это будет? А, Эд Кеннеди? Какова твоя награда за усилия?

А я вам отвечу.

Нету ее, этой награды. Не предусмотрена.

Впрочем, я не совсем честен.

Это ложь, и будь я проклят, если продолжу врать самому себе. Нет, все. Хватит. Это мы уже проходили. Все осталось позади, ведь я выполнил задания туза крестей.

Хватит.

Хватит скулить.

И тогда я совершаю абсолютно дурацкий поступок.

Меня вдруг поднимает со стула, я подхожу к Одри и целую ее. Сбывается моя мечта: ее красные губы касаются моих, наше дыхание попадает в такт, глаза закрыты, но вся она — как на ладони: мысли, чувства. Они врываются в меня, обтекают со всех сторон, пролетают над головой — а меня бросает то в жар, то в холод, и ноги подгибаются, как у подстреленного.