Книга Уроки разбитых сердец - Кэти Келли

Лили поспешно вскочила, достала еще одну красивую фарфоровую чашку с блюдцем и налила маме чаю. Мама всегда предпочитала посуду попроще, но Лили нравилось держать в руках тончайший, почти прозрачный фарфор.

— Вот твой чай, мама. Садись.

— Нет у меня времени сидеть, — вздохнула мама, но все же взяла чашку и с благодарностью отпила глоток, стоя у большого, чисто вымытого деревянного стола. — В Красной спальне пахнет сыростью даже при открытых окнах. Не знаю, выветрится ли запах до завтра. Господи, и зачем я только разрешила всем прийти сегодня попозже, когда в доме полно работы?! — Мэри удрученно покачала головой.

— Посиди со мной, — попросила Лили. Она понимала, что мать бесполезно уговаривать не выбиваться из сил ради тех, кто не способен оценить ее заботу и усердие. К семейству великих Локрейвенов Лили Кеннеди в отличие от матери относилась без всякого почтения.

— Я, пожалуй, присяду на минутку, — сказала мама, и на лицо ее набежала тень.

Лили должна была уехать наследующий день, а Мэри предстояло хлопотать по дому и отдавать распоряжения слугам, готовясь к большому приему. Хозяева пробыли неделю в Дублине и собирались вернуться домой в компании друзей.

Обычно на кухне бывало шумно даже в этот ранний час. Кухарка Эйлин Шоу вечно пыхтела и ворчала, что в такую холодную, промозглую погоду ее кашель усиливается. Шон, служивший денщиком при майоре Локрейвене в Первую мировую, а теперь занимавший место дворецкого в доме, попыхивал трубкой, бросая разъяренные взгляды на неповоротливую Нору, новую горничную, готовившую поднос с завтраком для леди Айрин.

Вообще-то Шон был довольно добродушным малым, но в последнее время в Ратнари-Хаусе горничные менялись слишком часто, и Нора — молодая, неуклюжая и довольно бестолковая девица, благоговевшая перед великолепием усадьбы — не отвечала требованиям дворецкого.

И наконец, Виви — лучшая подруга Лили — обычно стояла у двери с чашкой чаю в одной руке и сигаретой — в другой. Торопясь получить заряд бодрости перед работой. Лили обожала Виви, хотя на первый взгляд у подруг было мало общего. «Похожи, как мел на сыр», — говорила о них Мэри, и все же девушки были неразлучны с самого детства. Когда-то они вместе ходили в школу, но Виви в тринадцать лет пришлось бросить учиться и начать работать на Локрейвенов.

Мама настояла, чтобы Лили проучилась до семнадцати лет, Что было почти неслыханно.

— Ты с ума сошла. Где это видано, столько времени корпеть над книжками? — увещевала подругу Виви. — Подумай, как славно мы могли бы повеселиться, будь у тебя пара шиллингов в кармане, Лили.

Виви — маленькая, соблазнительная пышечка — недавно наведалась в парикмахерский салон «Сильвия», чтобы придать волосам платиновый оттенок, в точности такой, как у ее кумира, кинозвезды Джин Харлоу.

— Но тогда мне придется прислуживать проклятой леди Айрин, — с досадой объясняла Лили. Это звучало как приговор. Лучше вовсе не иметь денег, чем зарабатывать их в Ратнари-Хаусе, решила Лили.

К сожалению, в таком маленьком городке, как Тамарин, очень трудно было найти работу, а скромные доходы супругов Кеннеди не позволяли им отправить дочь учиться на медсестру в одной из больших больниц, чего Лили всегда хотелось. Кончилось тем, что ей все же пришлось поступить на службу в Ратнари-Хаус. Виви была счастлива.

«В Лондоне мне будет не хватать Виви», — с грустью подумала Лили. Тяжело расставаться с лучшей подругой.

В то утро слуги наслаждались последними часами короткого отпуска. Им редко выпадал случай поваляться в постели в свое удовольствие. С приездом хозяев в усадьбе начинались привычные хлопотливые будни. «Скоро весь дом придет в движение, словно механизм гигантских часов с его винтиками и шестеренками», — подумала Лили. Служанки примутся яростно вытирать пыль, чистить, мыть, скоблить, полировать… Эйлин начнет священнодействовать на кухне — готовить фазанов для вечеринки, варить свой непревзойденный грибной суп, раскатывать бесконечные тончайшие пласты теста для слоеного торта «Creme milles feuilles», который леди Айрин всегда неизменно включала в меню.

Лили пришла с матерью в Ратнари-Хаус только потому, что Локрейвены были в отъезде. Она не показывалась в усадьбе с прошлого Рождества, после того как начала работать в маленькой приемной доктора Рафферти, деревенского врача. Когда невестка Рафферти забеременела, Лили с радостью ухватилась за возможность занять ее место — убирать в кабинете доктора и иногда кое в чем ему помогать. Она надеялась, что этот скромный опыт когда-нибудь поможет ей выучиться на медсестру.

Леди Айрин пришла в ярость, но умело скрыла гнев под привычной маской равнодушия.

— Если тебе так хочется тратить свою жизнь на то, чтобы возиться с больными людьми, Лили, что ж, желаю удачи, — холодно проговорила она, когда Лили официально предупредила ее о своем уходе.

Свою последнюю камеристку леди Айрин называла по фамилии — Райан. Но Лили — дочь экономки, проводившая в Ратнари-Хаусе добрую половину дня с тех пор, как еще ребенком впервые встала на ножки — была на особом счету. Вместо резкого окрика «Кеннеди» хозяйка снисходительно обращалась к ней по имени. «Это дорогого стоит», — считала довольная Мэри.

«Ты ей очень нравишься, милая, — с гордостью сказала мама, когда всего через полгода с начала работы Лили в усадьбе ее повысили до звания камеристки. — Да иначе и быть не может. Ты такая умная, расторопная, сметливая, и я никогда раньше не видела, чтобы кто-то причесывал ее светлость так же красиво, как ты».

Лили сомневалась, что заслужила милостивое обращение ее светлости своим умением укладывать редеющие темные волосы леди Айрин. Благодарность не входила в число добродетелей хозяйки, отличавшейся редким самодурством. За пятьдесят лет ее светлость привыкла к беспрекословному повиновению всех, кто ее окружал. Любой, самый вздорный ее каприз исполнялся в мгновение ока.

Все знали, что в родительском доме надменная леди Айрин купалась в роскоши, ее окружали полчища слуг, вышколенные лакеи, французские повара и горничные-итальянки, не чета скромному штату прислуги в Ратнари-Хаусе. В Килдэре семье ее светлости принадлежало две тысячи акров первоклассной пахотной земли, а перед огромным георгианским особняком ее родителей простирался великолепный сад, разбитый на итальянский манер. Разумеется, эта благородная дама не привыкла, чтобы какая-то ничтожная камеристка диктовала ей свою волю.

— Мне странно слышать, что ты хочешь уйти, — добавила леди Айрин своим убийственно-тихим голосом, который так и сочился ядом. Ее аристократически-бледное лицо пошло красными пятнами, и под тонким слоем пудры обозначились еще резче жесткие складки вокруг рта, те, что бывают у заядлых курильщиков. — Я думала, ты здесь вполне счастлива.

— Да, ваша светлость, вы правы, — невозмутимо ответила Лили.

Она научилась принимать вежливый, сдержанный тон в разговоре с хозяйкой, когда та приблизила ее к себе, сделав своей личной служанкой вместо Райан. Леди Айрин была дамой капризной, с переменчивым нравом и резкими перепадами настроения. Ее дочь Изабелла во всем походила на мать. По счастью, Изабелла редко бывала дома. Она училась за границей, заканчивала школу в Швейцарии, и как раз в это время совершала путешествие по итальянским озерам с кем-то из родственников. Война началась всего четыре месяца назад, и ни майор, ни леди Айрин не принимали ее всерьез. Им и в голову не приходило, что Изабелла, возможно, подвергает себя опасности, разъезжая по Италии в «испано-сюизе» в шумной компании золотой молодежи вроде Монти Фицджералда или Клер Смайт-Форд. Лили давно поняла: деньги и положение в обществе надежно ограждают таких, как Изабелла Локрейвен, от любых неприятностей.