Книга Побудь здесь еще немного - Анна Андронова

Он мечтал о большой семье, которая собиралась бы за длинным столом. Русоволосые мальчики и девочки разных возрастов, из которых младшие едва говорят, а старшие уже ходят с ним на рыбалку и помогают матери. Он мечтал о простой основательности жизни, ржаном хлебе, картошке, ромашках в глиняной вазе. Уже был куплен добротный домик в сорока километрах от города, где они проводили выходные и отпуск. Отпуска у них с женой были короткие, выходные пролетали, как один день. Этого ему было мало. Каждый раз, уезжая в город, он испытывал тоску и почти боль отрыва от глубоко родного и любимого места. Даже собака в их малогабаритную городскую квартиру не влезала, было понятно, что измучается в четырех стенах. Пусть уж так, до лучших времен.

Год за годом муж Женщины своими руками медленно и усердно обустраивал их будущее обиталище. Менял венцы, переделывал сени, ставил баньку. Из задуманного им в юности большого семейства жена смогла родить только единственную дочь. Во время беременности открылась детская недолеченная болезнь почек, их с девочкой еле спасли. Спасибо и за это. Дочь быстро выросла, в ее институтской компании идеи деревенской жизни популярностью не пользовались, все стремились на юг, в Крым, пропадали там «дикарями» по два месяца. Правда, зять попался понимающий, спокойный, не прочь и порыбачить, и за грибами сбегать, комаров не боится. Ждали, ждали наконец пенсии, уехать скорее, оставить молодым квартиру, забрать внука Данилку выкармливать на натуральном молоке. Да все никак.

И возраст был подходящий, пенсионный. Муж давно мог в любой момент уйти, а Женщину все не отпускали, на две поликлиники единственный ухо-горло-нос. Главный врач умолял лично. Данилке три месяца с перерывами делали массаж, выправляли слабые ножки — не уехать. Потом зять терял работу, денег не было, потом дочь получала второе образование — денег не хватало, потом зять находил работу, но быстро терял с большими долгами… Так и тянулось. Теперь дочь с мужем уехали в Германию на заработки, внука оставили родителям. Жить на что? А Данилке уже пять, на следующий год в школу, надо подготовительные курсы, чтение и счет, без экзамена не возьмут. Женщина переживала за мужа, как он постарел, сгорбился как-то, ослаб. Утром проснется, откроет глаза и вздохнет, на завод ему к семи на рейсовом автобусе, не опоздать бы. Дождь в окне, осень. В деревне-то осенью еще лучше, еще красивее, до леса рукой подать, охотничий сезон. В доме тепло, можно печь натопить, как нравится — жарко или не очень. А здесь, в городе, тоска и холод, даже кот пригорюнился.

Кота Нарцисса завела дочь. Завела и уехала, а кот остался сидеть на подоконнике.

Белый, ни пятнышка, с голубыми глазами. Говорят такие — глухие. Они не поняли. Кот как кот, очень спокойный, даже не пришлось подвергать его неприятной котовой операции. Он не просился на улицу, не драл мебель, не вопил, относился к жизни созерцательно и философски, наблюдая ее из окна кухни.

Из того самого окна, мимо которого много месяцев подряд бегал Пес. Весна сменилась летом, лето осенью, уже повернуло на зиму, а Пес все бегал каждое утро не сбиваясь, как на работу, до рынка и обратно в лаз под забором магазина. Он приходил на ступеньку ремонтной мастерской и ждал там Женщину, которая непонятно почему так ему понравилась. Сначала просто ждал, потом стал каждый раз провожать до поликлиники, потом разведал, где она живет. Просиживал утра под стеной дома, не сводя глаз с подъезда, и, дождавшись, доводил до детского садика ее и мальчика. Мальчик не интересовал Пса, только Женщина. Он издалека чуял ее теплый домашний запах. Он так мучительно хотел подойти и потереться головой о ее ладони, когда она высыпала из газетки куриные косточки. Так доверчиво и открыто она протягивала ему покрасневшие от холода руки без перчаток, и от них пахло домом, домом, домом! Домом, которого он не знал. Женщина ни разу не повысила голос. Разговаривала тихо и немного печально, будто уговаривала:

«Господи, какой же ты худой, ребра торчат! Ты откуда такой? Красавец… Морда шелковая, шуба густая, нос кожаный. Красавец… Поешь, поешь».

И жизнь его теперь была вся подчинена необычному счастью видеть Женщину, принять у нее из рук еду и трусить чуть в стороне, сопровождая, куда бы она ни шла. Он забросил ночные гонки за машинами и за три месяца осени научился тоненько по-щенячьи лаять и приплясывать на месте в ожидании угощения. А однажды она вынесла ему похлебку в Миске, в чудесной жестяной Миске…

Жаль, что она так и не стала его Хозяйкой, эта Женщина. В один прекрасный день она вышла из дома с мужчиной в черной куртке и грубых ботинках, воняющих бензином. Мужчина присел на корточки и посвистел Псу, протягивая кусок колбасы. Женщина тоже наклонилась и стала что-то говорить, обращаясь к мужчине. Пес отскочил, ощерившись и вздыбив шерсть на загривке. Сколько раз такие вот мужчины в тяжелых ботинках посвистывали ему. Он не подошел и не стал есть, хотя женщина долго подзывала его и положила колбасу прямо на землю. Отбежал еще дальше и молча присел на дорожку, и в этот момент все счастье прошедших месяцев утекло из него в холодную черноту асфальта.

Через некоторое время мужчина махнул рукой, они встали и ушли от подъезда к автомобильной площадке, сели в большую серую Машину и уехали, выпустив сзади клубы зловонного дыма.

Мог ли Пес представить, что его Женщина с Миской и теплыми руками тоже ездит на машине и может ходить рядом с таким мужчиной в тяжелых ботинках? Нет, не мог. Он ушел от подъезда и больше не ждал там, только ночью разорвал в клочья коврик перед их квартирой. Забрался в свое убежище в магазинном дворе и не вылезал много дней. Предательство Женщины было тяжелей предательства Белой, которая сбежала от него, и даже предательства Большой Рыжей, которая умерла так рано.

А Женщина, конечно, не поняла, в чем дело, она просто переживала, что Пес исчез. Не сбило ли его машиной? Может, он заболел и замерз, или его забрали на живодерку? Муж успокаивал, что нет сейчас никакой живодерки, Пес убежал просто по своим делам, свободный уличный Пес. А у Женщины на кухне под столом сиротливо стояла чистая жестяная миска, и Женщина каждый раз, натыкаясь на нее взглядом, вспоминала Пса и волновалась за него. Она знала, что самое страшное для хозяев собаки не шерсть на ковре, не погрызенные тапки, не следы от грязных лап. Самое страшное как раз вот это — пустая миска или одинокий ошейник на гвоздике в прихожей, когда его уже не на кого надеть. Игрушечная мышь, с которой уже не будет играть кот. Хотя кошки не остаются с людьми перед смертью, уходят. Пусть лучше Нарцисс исчезнет в деревне, когда придет его время, потеряется, тогда можно будет думать, что он просто убежал и живет где-нибудь. В Другом Месте…

Женщина не верила в Бога, но сама пугалась своего неверия. Господи, Господи, кто знает? А еще больше неверия она боялась лжи. Она боялась, что если Тот, на Небе существует, то может почувствовать фальшь в ее молитве, и глаза ее, поднятые к небу, не будут замечены им. И иконка, маленькая картонная Богородица, купленная у бабушки на рынке, что она? Разве настоящая? Тем не менее иконка помещена была в уголок кухни, над плитой, и Женщина, проводящая большую часть домашнего времени как раз там, невольно всякий раз наталкивалась на нее взглядом. Бумажные глаза у Богородицы были спокойны и внимательны, она всегда молчала, придерживая длинной рукой своего младенца. Оба они смотрели на Женщину, и кот на окне тоже смотрел на Женщину, и ей иногда казалось, что все они ждут от нее чего-то. Наверное, молитвы или рассказа? Женщина не умела молиться, но, нарезая картошку на жарку или помешивая суп, рассказывала своим немым слушателям о случившемся за день. А рассказывая, старалась добром упомянуть всех: и дочь, и мужа, и Данилку. Попросить им хорошего, словом своим издалека приласкать, ободрить. И теперь вот еще Пса, который делся куда-то, а так был хорош! Красавец, мужу понравился, надо было давно приманить его в дом. Редкостный Пес. Отвезли бы его в деревню, соседи бы прикормили, а там и весна, они уж сами будут каждые выходные наведываться. Рассада, и ворота новые надо ставить. Муж сделал бы ему будку из обрезков досок. Просторную будку с широким входом, а то вон он какой, громадина…