Книга Плохой мальчик - Денис Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот я сказал, что-де раньше журналистика была хорошая. А теперь, значит, плохая. Это как бы подразумевается. И действительно, все кругом говорят про «желтую» прессу, про тупых и безграмотных журналистов. Вот, мол, раньше журналисты были гуманисты и властители дум. И вообще их уважали. А сейчас они пиарщики или клеветники. Циники-насмешники (в лучшем случае) или «сливные бачки» (в худшем). Или просто пишут про разных селебритиз на разных патиз… Бррр!
Спешу сделать некоторые уточнения.
«Неделя» была отличной газетой. И не она одна. И не только там были хорошие журналисты. Аграновский и Богат были выдающимися очеркистами. Голованов – великим научным обозревателем, Лацис – экономическим. Ну и так далее.
Но были и очень плохие журналисты. Неинтересные, косноязычные. Бесстыдно вравшие – про наше всеобщее процветание; про заботу партии о благе народа; про тяжкую судьбу трудящихся в странах Запада. Были статьи, хрестоматийные по подлости. Не говоря уже о бесконечных умолчаниях обо всем, о чем только можно было умолчать. Если уж сотни людей увидели 8 января 1977 года кровавую кашу и разбитый вагон, тогда публиковалась трехстрочная заметка: «На днях в московском метро произошел взрыв небольшой силы; имеются пострадавшие, которым оказана медицинская помощь».
Думаю, что в советских газетах вранья было еще больше, чем сейчас.
Могут сказать: «Это не они лгали! Это их заставляла власть!»
Но и теперешние журналисты лгут не из вредности. Кого заставляет хозяин, кого опять же власть.
Велика ли разница? На мой взгляд, никакой.
Тем более что и теперь есть очень хорошие журналисты. Умные, эрудированные, интересно пишущие. Их немного. Но и тогда хороших тоже было мало. Думаю, процент примерно одинаков.
Тогда почему же в старое время журналистов уважали, а сейчас – нет? Почему сейчас каждый норовит плюнуть в глупых, бездарных, лживых журналюг?
Боюсь, что ответ оскорбительно прост.
В СССР пресса не была четвертой властью. Забирай выше. Она была рупором и рычагом власти первой и единственной. Люди писали в газету, как в ЦК или Верховный Совет. Приезда корреспондента центральной газеты ждали, как сошествия бога с небес. Собкор «Правды», освещавший жизнь той или иной области, был по должности членом бюро обкома. Вместе с командующим округом, ректором университета и директорами крупнейших заводов. То есть принадлежал к правящей элите.
А власть в России уважают.
Газета «Правды» была органом ЦК КПСС. Даже «Вечёрка» была газетой горкома партии.
Попробуй в те годы заикнись про этих тупых продажных борзописцев.
Две недели назад Марина Сергеевна брала деньги в банкомате. Она была не замужем, одна растила дочь, теперь уже студентку четвертого курса, но была вполне обеспечена: главный бухгалтер в солидной фирме.
Спрятала карточку и деньги, по привычке бросила в сумочку чек. Обернулась. Сзади стоял молодой человек. Чуть за двадцать.
– Пожалуйста, пожалуйста, – сказала Марина Сергеевна. Ей показалось, что он просто ждет своей очереди.
– Извините, мне так стыдно, – сказал он и заглянул ей в глаза. У него было красивое тонкое лицо, длинные ресницы. – Простите. Дайте мне немножко денег. Я не для себя прошу. У меня папа умирает. У нас кончились деньги, совсем. Хоть сколько-нибудь… – У него дрогнул голос.
Марина Сергеевна в упор на него посмотрела. В глазах у парня была тоска и стыд. Она дала ему тысячную бумажку, повернулась и быстро пошла к машине.
Через несколько дней Марина Сергеевна сидела с подругой в кафе «Академия» на Волхонке. Не самое дорогое место, но и не самое дешевое. За соседним столиком молодой человек – ну совсем еще мальчишка – вальяжно отсчитывал деньги. Его сотрапезники пытались было раскрыть свои бумажники, но тот пресек их попытки.
– Стоп-стоп-стоп! Сегодня вы мои гости. В другой раз, в другой раз.
Марина Сергеевна всмотрелась в него и ахнула. Это был он, бедный сын умирающего папы. Ей показалось, что среди купюр она увидела свою тысячу.
– Молодой человек! – громко сказала она. – Вам не стыдно? Попрошайничать у кассы, чтобы потом по ресторанам ходить?
Он сделал вид, что не слышит.
– Да, да, я к вам обращаюсь! – Она даже встала из-за стола. – Жалостный какой! Денег у него нет, папе на лечение!
– Мадам, – он обернулся к ней, моргая длинными ресницами, – мадам, это вы мне? Вы что-то напутали, бог с вами…
Встал и вышел вместе со всей компанией.
Еще через неделю Таня, дочка, сообщила Марине Сергеевне, что хочет познакомить ее со своим новым мальчиком.
– У нас все очень серьезно, имей в виду, – сказала она. – Мы планируем через год.
Марина Сергеевна даже стол накрыла в воскресенье днем. Грибы, вино и фрукты.
Звонок. Сияющая Таня бросилась открывать.
Вошел, с большим букетом роз. Потянулся к руке будущей тещи.
– Вон отсюда, мерзавец! – заорала Марина Сергеевна, потому что это был он.
Потом Таня долго плакала, сидя на ковре, а Марина Сергеевна лежала на диване. Вечером Марина Сергеевна сказала:
– Вызови врача, у меня что-то не то в голове.
Рано утром в палату вошел он. Бледный, темноглазый и красивый.
– Ты кто? – спросила Марина Сергеевна. – Зачем ты все время тут?
– Я Саша Виноградов, – сказал он. – Из параллельной группы. Ты меня ненавидишь, а я не виноват. Ты меня любила, а я тебя нет. Ты была хорошая и красивая, и я с тобой спал иногда. Но не любил. Я тебе дочку сделал. Я не хотел, это ты сама решила оставить ребенка. Но я уже умер, две недели назад. В полной нищете. От рака кишечника. Я очень мучился. Прости меня. И забудь меня.
– Не могу, – сказала Марина Сергеевна.
Мне приснились два удивительных сна.
Вот первый.
Как будто бы я вхожу в книжный магазин и вижу, что посреди зала, на специальном столе (белом, металлическом, решетчатом – я это хорошо запомнил) лежат выставленные на продажу книги. Как будто бы альбомы репродукций или фотографий, монографии по искусству или просто роскошные издания. Большого формата. Тяжелые – наверное, напечатанные на плотной глянцевой бумаге. В ярких суперобложках поверх толстых переплетов. Суперобложки очень красивые – абстрактные узоры: черное, белое, лиловое, красное. На одних книгах узоры угловатые, на других округлые. Резко контрастные или мягко растушеванные. А поверх узоров четкими серебристыми буквами написаны женские имена и фамилии. Причем такие имена-фамилии, которые могут быть и русскими, и иностранными. Я сейчас не помню, какие точно имена были во сне, но примерно вот такие. Мария Шмидт. Лидия Ксантаки. Ольга Рейсс. Юлия Зандер. Августина Закревская. То есть понятно, что каждая книга про какую-то женщину.
