Книга Военный Петербург эпохи Николая I - Станислав Малышев

И не тянул ноги он в пятку,

Как должен каждый патриот…[94]

Ротмистры муштровали свои эскадроны, очередь полковников наступала на учениях дивизионов, корнеты и поручики отбывали дежурства в полку и караулы в городе или пригородах, где стояли полки.

Нижних чинов кавалерии обучали маршировке в пешем строю так же ревностно, как пехоту. Кирасиры, гусары, уланы, казаки, не говоря уже о драгунах и конногренадерах, должны были шагать на разводах караулов или на церковных парадах не хуже, чем их пехотные собратья. Бывало, что для этого офицеры-кавалеристы приглашали на помощь соседей-пехотинцев. Офицер Лейб-кирасирского полка князь А.М. Дондуков-Корсаков писал: «Я помню, что в течение всей зимы из образцового пехотного полка, негласно от начальства, посылались к нам, по дружеским отношениям командиров, команда пехотных унтер-офицеров при офицере, для обучения наших кирасир пешему строю. Какие истязания испытывали наши солдаты от этих пехотных профессоров! Они учили так же и нас, юнкеров, я помню следующее изречение одного унтер-офицера при объяснении маршировки: „Держитесь на бедрах, подымайте ногу со всевозможною великатностью, опускайте ее, как будто люта зверя придавить хотите, возьмите наклон корпуса на точку, не упираясь на оную, идите!“ Что мог понять солдат из этой галиматьи? А как их били за это непонимание! Пехотные армейские офицеры инструкторы служили предметом всевозможных школьничеств наших офицеров и обыкновенно спаивались с кругу в нашем полку. Я помню, как на учении, где готовился наш кирасирский батальон к разводу, штабс-капитан Сурманев, истощив всевозможные ругательства над нашими дологаями (так назывался кирасир), кричал с азартом в манеже: „Забыли вы, мерзавцы, Бога, забыли святые заповеди Его — их все солдат может забыть, но одну всегда должен помнить свято, это 11-ю заповедь: „во фронте стоять смирно“».[95]

Пешие и конные артиллеристы учились выкатывать и заряжать орудия, наводить их на цели, саперы проводили инженерные работы, обучались изготовлению и подрыву мин, коннопионеры наводили переправы, но значительную часть их служебного времени также занимала строевая подготовка.

Обер-офицер Л.-гв. Гродненского гусарского полка в 1833–1845 гг.

На ротных, батальонных и полковых учениях готовились к высочайшим смотрам и парадам — их принимал император. Таким парадам предшествовали смотры великого князя Михаила Павловича, которые были особенно грозными, и перед ними у всех начальников сердце было не на месте. Успехами в маршировке можно было сделать блестящую карьеру, а одной неудачей свести на нет все успехи.

Очень характерно для своего времени звучит приказ по Л.-гв. Финляндскому полку за 1839 год: «Его императорское высочество командир корпуса на бывшем сего числа смотру изволил заметить, что г.г. подпоручик Симанский и прикомандированный к сему полку Астраханского карабинерного полка подпоручик Смирнов весьма неправильно маршировали, почему предписываю им заняться обучением маршировки и не подвергать себя вперед подобного рода замечаниям».[96]

Обер-офицер и унтер-офицер Лейб-Кирасирского Наследника Цесаревича полка в 1833 г.

Приемы штыкового боя при Николае I пытались поставить на научную основу, с привлечением иностранных специалистов. Однако большой набор регламентированных движений и прыжков со сложными манипуляциями носков и пяток не пришелся по вкусу русскому солдату. Обучение этим приемам, которое планировалось, как повсеместное, стало в 1830-х годах распространяться только на застрельщиков. В полках гвардейской легкой пехоты, которые действовали с применением рассыпного строя, были устроены фехтовальные команды, куда направлялись для обучения нижние чины других полков. Солдат учили биться не только на штыках, но и на рапирах. В 1840-х годах обучение фехтованию постепенно сошло на нет и было вытеснено ружейными приемами и маршировкой.

Обучение стрелковому делу в первую половину царствования Николая I переживало застой. Суворовское изречение «Пуля — дура, штык — молодец», прошлые и недавние победоносные войны не давали повода для беспокойства. Однако успехи стрелкового дела за границей, особенно у потенциального противника, Франции, заставили нашего государя и образованную часть военных деятелей принимать меры к улучшению. Кремневые гладкоствольные ружья постоянно совершенствовались. Нарезное оружие — штуцера, которое существовало в единичных экземплярах еще с 1800-х годов, стало более массовым. Им вооружались команды застрельщиков гвардейской легкой пехоты и даже целые части, например Л.-гв. Финский стрелковый батальон.

Унтер-офицер и рядовые Л.-гв. Литовского полка. Худ. О. Верне. 1841 г.

Застрельщиками назывались отборные стрелки, которые в бою образовывали цепь впереди строя своей части и вели прицельный огонь по противнику, истребляя его офицеров и внося сумятицу в неприятельские ряды, а при необходимости вступали и в рукопашные схватки с такой же вражеской цепью.

О том, как ствол прочищался изнутри после холостой стрельбы и как в пехоте добивались отчетливого бряцания при ружейных приемах, вспоминал офицер Лейб-Кирасирского полка Дондуков-Корсаков: «Кремневое тогдашнее ружье до того чистилось песком и кирпичом, что положительно теряло всякую верность в стрельбе; гайки, укреплявшие ствол к ложу, пригонялись как можно свободнее, чтобы приемы были темписты».[97]

В манеже Л.-гв. Кирасирского Его Величества полка. Литография 1830-х гг.

На окраинах Санкт-Петербурга находились стрельбища, куда батальоны гвардейской пехоты выходили для занятий по стрельбе в цель. Обычно это происходило вскоре после возвращения из лагерей, во второй половине августа и в сентябре, когда многие офицеры были в отпусках, а солдаты — на вольных работах. Иногда стрельбы проводились и зимой, а также и в летнее время, в лагерях. Для стрельб устанавливались большие мишени, в которые стреляли с разных дистанций, начиная с малых (40 шагов), затем, по достижении результатов, постепенно доходили до 350 шагов. Результаты стрельбы, несмотря на все усилия и многочисленные приказы, на протяжении всего царствования оставляли желать лучшего.