Книга Тень Эдгара По - Мэтью Перл

— Он никогда в жизни не женился бы из-за денег! — выпалил я.

— Ваше возмущение, мосье Кларк, в данном случае неуместно. Из-за денег собирался жениться Эдгар По или по любви, совершенно не важно, поскольку результат был бы один и тот же. Что, без сомнения, облегчает нам задачу. Итак, если По хотел жениться на мадам Шелтон ради денег, у него тем более были причины оградить себя от подобных обвинений, ведь невеста могла заподозрить расчет и расторгнуть помолвку. Если же он питал к мадам Шелтон глубокое и чистое чувство, как вы, мосье Кларк, полагаете, цель его все равно оставалась та же — добыть денег на свои нужды, чтобы не пользоваться средствами будущей жены. В любом случае, когда ричмондские лекции не оправдали надежд, Эдгар По отправился в Балтимор, чтобы заручиться профессиональной поддержкой, найти подписчиков для нового журнала и таким образом укрепить свои финансовые позиции и обрести независимость от денег мадам Шелтон.

— Вот, значит, почему первым делом он пошел к Натану Бруксу — ведь доктор Брукс собаку съел на издании журналов. Правда, — скорбно продолжал я, — дом доктора Брукса сгорел. Я сам видел.

— Эдгар По прибыл в Балтимор, чтобы начать жизнь заново. Полагаю, в конце концов выяснится, что он умер полный надежд, а не отчаяния.

Тут я вспомнил слова доктора Морана: дескать, Эдгар По не знал, когда оказался в Балтиморе и как это произошло, — заявление, несообразное известным нам подробностям. Приведенный выше разговор с Дюпоном имел место через несколько дней после моего тайного посещения больницы. Я продолжал ходить в читальный зал, у меня хватало дел в городе; перемещаясь по балтиморским улицам, я неизменно чувствовал на себе пристальные взгляды, причем количество соглядатаев неуклонно множилось — по крайней мере таково было мое впечатление. Поначалу я принимал это за навязчивую идею, следствие чувства вины перед Дюпоном за то, что скрываю результаты своих изысканий; или же связывал с мыслями о последнем свидании с Хэтти у ворот ее дома — мысли были тревожные, этой тревогой я объяснял собственную рассеянность и как результат — воображаемую слежку.

Впрочем, один человек точно всегда оказывался там же, где и я, — свободный негр лет сорока. Обернувшись в уличной толпе или выглянув из окна экипажа, я неизменно замечал его поблизости. Негр был коренастый, плотный, с резкими чертами лица. Как правило, отличить свободного негра от раба не составляет труда — свободные негры характеризуются высокомерием во взгляде, а зачастую и шиком в одежде. Правда, этот дешевый шик несравним с истинной элегантностью категории рабов, известных как «черные денди», которых хозяева наряжают под стать себе, чтобы не создавали диссонанса.

Мне мерещился Фантом, преследовавший меня давным-давно, когда я еще не мечтал о встрече с таким человеком, как Дюпон, и не страшился встречи с таким человеком, как Барон Дюпен; память мою терзал остекленелый взгляд Хартвика, похитившего меня из Версаля. Однажды чернокожий соглядатай попался мне на Балтимор-стрит. Я ничуть не удивился, увидев, что этот, по всей вероятности, свободный негр шепчется с Бароном Дюпеном, причем Барон сердечно трясет ему руку.

В тот же вечер Дюпон, растянувшись на диване в гостиной, взялся читать «Лигейю» Эдгара По. Художник фон Данткер несколько часов назад забрал свои кисти и удалился в состоянии крайнего раздражения, ибо Дюпон заявил, что не желает больше, поднимая взгляд над газетой или книгой, видеть напряженное лицо художника — пускай, дескать, фон Данткер сидит позади него, если ему угодно писать портрет. «Не могу же я писать вашу спину», — резонно возразил фон Данткер. Дюпон согласился с доводом и ликвидировал проблему, поместив перед собой зеркало, а фон Данткер взял другое зеркало, большего размера, и поставил его за мольбертом, так, чтобы первое зеркало смотрело в него и возвращало художнику Дюпонов образ не в зеркальном отражении, а в правильном виде. «Оба не в себе, что Дюпон, что фон Данткер», — решил я. Впрочем, фон Данткер, откусывая изрядные куски от странного пирога, жаренного в свином жиру, каковой пирог всегда приносил с собой, продолжал с увлечением писать портрет Дюпона.

Я взял с этажерки «Ирландские мелодии» Томаса Мура. Доктор Картер, ричмондский друг Эдгара По, сообщил местным газетчикам, что именно эту книгу читал По у него в кабинете. Было также известно, что в Ричмонде По декламировал одной молодой леди следующие строки:

Пролег мой путь —

И не свернуть —

Сквозь тлен былого пира…[15]

Мысли мои унеслись к милой, дорогой Хэтти.

— Как по-вашему, мосье Дюпон… — вкрадчиво начал я.

Дюпон отвлекся от чтения:

— Да, сударь?

— Как по-вашему, если женщина говорит: «Многое изменилось», — что она имеет в виду — свои чувства, в частности, чувство теплой привязанности, или же некие внешние обстоятельства?

— Вас интересует мое мнение, сударь? — уточнил Дюпон, закрывая книгу.

Я колебался. Я надеялся, Дюпон не усмотрит в вопросе попытку попользоваться его уникальным даром в личных целях, хотя именно это я и собирался сделать.

— А вы как полагаете, мосье Кларк, — продолжал Дюпон, не дождавшись ответа, — о пустяках говорила ваша, гм, знакомая или о серьезных вещах?

Я напряг воображение:

— Что считать пустяками, а что — важными вещами, сударь?

— В этом-то и вопрос, — принялся объяснять Дюпон. — Для человека, который не является прямым реципиентом нежных чувств молодой дамы, ее эмоции относятся к категории пустяков; а вот состояние кровли ее дома, или заем, который она может получить в банке, да и любое видимое изменение прежнего положения дел относятся к категории важных и серьезных вещей. Напротив, для человека, ищущего расположения дамы или уже обретшего таковое, расшифровка ее эмоций будет иметь огромную важность. Что касается худой кровли, она едва ли хоть на минуту взволнует пылкого поклонника. Понимаете, к чему я веду? Ответ на ваш вопрос следующий: значение слов «многое изменилось» варьируется в зависимости от личности адресата.

Совет Дюпона относительно сердечных дел (если это был совет) потряс меня холодным рационализмом; я почел за лучшее закрыть тему.

Вскоре зазвонил дверной колокольчик. Прислуге я дал выходной, а сам успел выйти из гостиной. Дюпон выждал несколько мгновений, захлопнул книгу, со вздохом покинул диван и приблизился к двери. На пороге, напряженно заглядывая в холл, стоял невысокий человек в очках.

— Что вам угодно, сэр? — вежливо спросил он.

— А разве это не вы звонили в колокольчик? — удивился Дюпон. — Полагаю, у меня есть полное право задать тот же вопрос, однако я не задам, ибо ответ меня не интересует.

— В чем дело? — возмутился визитер. — Я Рейнольдс, Генри Рейнольдс. Позвольте мне войти.

Я наблюдал всю сцену из коридора, примыкающего к кухне. Мистер Рейнольдс тем временем пристроил на крючке шляпу и предъявил Дюпону визитную карточку, полученную им утром.