Книга Восточные постели - Энтони Берджесс

— О да, да, — загорелась Розмари. — О да, хорошая мысль. — И первым делом поправила: — Номера.

— Номер. Номера. Одно и то же. — Джалиль был выше морфологии.

Но это оказался номер. Куала-Лумпур отчистился, заново прихорошился, спрятал грязных аборигенов, как пятна на коже, подальше от глаз визитеров; Куала-Лумпур самодовольно пел и плясал в своей новой столичной славе; Куала-Лумпур отыскал для них лишь однокомнатный номер в отеле на Бату-роуд. В любом случае, так заявил Джалиль.

— Никуда больше не стоит идти, — сказал он, пока таксист вытаскивал из багажника вещи. — Искать нечего. Знаю. Здесь останемся. — Малайский ребенок в лохмотьях встретил их у входа в отель, выпрашивая десять центов. Глаза у него были умные, его отличало незапамятное малайское любопытство насчет цеп и родственных связей.

— Он твой отец, — заключило дитя. Джалиль иронически фыркнул.

Но дело того стоило — двуспальная кровать, хриплый крепкий сои Джалиля — ради нескольких славных дней. Под дождевым душем разрезали ленточку перед свободной, сверкающей новизной землей; передали ключи власти. Во все горло кричали: «Мердека!» Даже Розмари подхватила, хоть ее женский взор был фактически прикован к дивным нарядам герцогини Глостер. Никто не повторил одного иронического замечания, высказанного однажды Краббе: настоящее имя Карла Маркса — Мордехай; вполне возможно, арабская транслитерация аналогична лозунгу, приведшему к власти Союз (в отсутствие оппозиции, что очень многие считали добрым знаком). Один циник, малаец-трубач, игравший один раз в сингапурском оркестре под управлением французского дирижера, прокричал один первый слог[35]. Розмари вполне отчетливо слышала и недоумевала, в чем дело.

И мужчины, ох, мужчины. Столько красивых сильных европейцев, безупречно одетых. К изумлению Розмари, Джалиль оказался членом клуба Селангор и дважды водил ее туда поесть и выпить. Он только пофыркивал про себя, когда мужчины стадами слонялись вокруг, сильно захваченные ее смуглой красой, угощали выпивкой, демонстрировали прекрасные зубы в общительном смехе, потому что именно Джалиль вел ее назад в двуспальную кровать.

— Ооооох, правда, он великолепен, Джалиль, тот самый мужчина с усиками, Алан, и другой, блондин, по имени Джеффри, и пожилой мужчина, Питер, Пол, или как его там? Сказал, в любой момент возьмет меня с собой на уик-энд, а у него мешки денег. А тот, что стоял прямо рядом с тобой, толстый, сэр Роланд как-его-там. Ооооо, Джалиль, прямо как в Лондоне.

— Спи. Я устал.

Независимость была получена и отпразднована; все вернулись к работе.

«Многие, — писал ведущий китайский автор в „Сингапур Багл“, — многие, видно, считают независимость лицензией на безответственность. Ничто не может быть дальше от истины. Мы все, особенно малайцы, должны упереться в колесо плечами, доказывая, что мы достойны великого дара свободы и самоопределения. Чиновники в офисах, кули на каучуковых плантациях, рабочие на оловянных рудниках, рыбаки и рисоводы пережили краткий миг ликования и должны теперь взяться за трудные задачи. Политики принесли невежественным райят слишком много ложных обещаний, будто больше не придется трудиться, так как британцы вернут богатства, украденные у сынов этой земли. Возможно, теперь станет ясно, что подобные обещания попросту шелуха, пузыри на ветру самостоятельного развития». И так далее. Только мало кто читал ведущих авторов. Никто не работал с большим усердием, но кое-кто работал с меньшим усердием (хотя, может быть, циник сочтет, что это невозможно).

Но коммунисты в джунглях поднатужились и уперлись в колесо плечами. Независимость мало что значила: капиталисты снова взялись за свои фокусы. Как минимум, в одном штате комму ты вдвое чаще нападали на деревни, устраивали засады на автомобилистов, обезглавливали и выпускали кишки шакалам белых паразитов, жаждущих каучука, а порой и самим паразитам. Но было бы весьма несправедливо предполагать, как предположил однажды Сеид Омар, что произошло это из-за перебежки к мятежникам Вайтилингама. Хотя независимое правительство Малайской Федерации действовало своевременно. «Il faut en finir»[36], — сказал министр-малаец. Поэтому, как минимум, в один штат нахлынули войска, батальон достойных парней, отбывающих воинскую повинность, чтоб нести дальше — должно быть, посмертно, — Бремя Белого Человека. Более тонкую идейную войну вело Министерство информации и некоторые американские организации, выполнявшие героическую — добровольную — работу. Тут были, конечно, не только идеи. Библиотека Информационной службы Соединенных Штатов изобиловала хорошими, чистыми, лишенными идеологии книгами на китайском, английском, малайском и, больше того, служила кондиционированным убежищем от дневной жары, высоко ценимым неграмотными безработными.

Темпл Хейнс был хорошо осведомлен о естественных речевых процессах и фактически дал Аруму гаму новый голос. Вот как это было: Арумугам обличал британскую несправедливость (в ретроспективе, надо признать) за пьяным прощальным, устроенным для кого-то обедом. Темпл Хейнс, наслаждаясь легким холодным пивом за столиком вдалеке от компании, услышал его и клинически заинтересовался. Арумугам мчался домой с вечеринки на новом мотоцикле и довольно серьезно разбился. Вскоре после аварии ехал Темпл Хейнс в своем фургоне и нашел стонущего в собственной крови Арумугама. Темпл Хейнс попросил помощи у малайцев в ближайшей пальмовой лачуге аттап и отвез Арумугама в больницу. Лежа под резким светом на столе в травматическом отделении, Арумугам все время стонал:

— Умираю. Я это не по правде говорил про британцев. Вы англичанин. Простите. — Его высокий голос казался Хейнсу пролептически херувимским.

— Я не англичанин, — поправил Хейнс. — Ну, потише теперь. Скоро вы будете в полном порядке. — Больничный помощник-малаец изо всех сил яростно зашивал скальп Арумугама; другой малаец, помягче, но не столь эффективно, обмывал грязной водой раны на теле Арумугама.

— Все равно, простите меня, — говорил Арумугам. — Простите перед смертью.

— Вы не умрете.

— О нет, я должен умереть, должен. — Арумугам закатил под светом большие глаза. — Я высказывался против британцев. Британский мотоцикл отомстил. — Он еще был очень пьян.

— Ну, потише теперь. Я сам высказываюсь против британцев.

Пока Арумугам выздоравливал в палате второго отделения, Хейнс часто приходил, приносил в подарок сласти, номера «Лайфа» и «Тайма». Арумугам с восторгом узнал, что американцы однажды по-настоящему сражались с британцами и победили. И рассказал Хейнсу о страданиях тамилов Джафны под британским игом, а Хейнс рассказал ему о Бостонском чаепитии[37]. А потом Хейнс, ведя взаимную болтовню, тайком применил несколько терапевтических приемов, попросив Арумугама почитать вслух и посоветовав определенные способы голосовой работы. Скоро, поразительно скоро, статьи в «Лайфе» и язвительные биографии в «Таймc» зазвучали мужественной музыкой, в которую сам Арумугам сначала отказывался поверить.