Книга Философы с большой дороги - Тибор Фишер

Карусель софистики – еще один оборот

Жерар имел склонность к софистике, присущую всем лягушатникам: соединить две не имеющие ничего общего сущности и заставить их кружиться в безумном вальсе. Это отличало его от отца основателя всей лавочки – Горгия, который был все же достаточно милосерден, чтобы в панегирике Елене, превознеся до небес женщину, которую античность – от мала до велика – не уставала поносить последними словами, обмолвиться под конец, что все это «сказано им забавы ради» [«Эту речь я захотел написать Елене во славу, себе же в забаву». См.: Горгий. Похвала Елене. //Ораторы Греции. Пер. С. Кондратьева. М.: Худож. лит., 1985. С. 31]. Многие из учеников Горгия обошлись бы тут элипсисом, фигурой умолчания. Но Жерар – Жерар бы кончил все легкой улыбкой!

Жерар был также единственным известным мне человеком, у которого я видел то же выражение лица, на котором однажды поймал себя, случайно взглянув в зеркало; левый и правый глаз походили на супругов, подавших на развод, – каждый смотрел в свою сторону, ничего толком не видя. Выражение при этом – на редкость тупое: я всегда рвал фотографии, где меня подкараулили в таком виде. Но пару раз я видел это выражение на лице Жерара. Окружающие частенько принимали нас за родственников (остается предположить, что они страдали врожденной близорукостью).

Моя последняя попытка жерардомании

Давно в прошлом. Я попытался дозвониться по телефону его последнего пристанища – этот телефон он дал мне двадцать лет назад, и, соответственно, я полагал, что мой порыв к общению останется скорее всего безответным. Наградой мне послужила беседа с домовладельцем, который крайне витиевато, но вместе с тем доходчиво объяснял, что найти Жерара – это и его самое сокровенное желание, ибо квартира, которую тот снимал – и покинул, сделав ноги, – после отъезда квартиранта представляла собой лишь груду дымящихся головешек. «Бывало, жильцам удавалось попятить у меня вилки-ложки или, съезжая, прихватить и кое-что из мебели, но мне еще никогда не приходилось лишаться целой квартиры!»

А вместо дома (чужого) – дым

В подобной ситуации испытываешь некоторую неловкость,..

Полагаю, каждому приходилось хоть раз в жизни обнаружить себя в несколько странной роли – например, содержателя борделя в Амстердаме, – при этом не имея ни малейшего представления о том, как с этим делом управляться.

В подобную переделку я, совершенно неумышленно, вляпался, получив в полное свое распоряжение на лето роскошный особняк о двадцати пяти комнатах. Особняк был предоставлен доброхотом – голландским хирургом, решившим, что жизнь в его доме облегчит мне написание книги о Спинозе; судя по всему, милейшие люди спешат поднести мне такого рода дары, когда я менее всего того хочу или нуждаюсь в чем-то подобном.

Но за это предложение – пожить если не во дворце, так в палаццо – я ухватился. А когда я переселился туда, случилось так, что во время одного из загулов я разговорился с некой леди в кафе. Слово за слово, она поведала, что ей негде жить; с присущей мне галантностью я предложил девушке временное пристанище (однако за моей галантностью притаилась иная мысль: возможно, и моя vis-à-vis не откажет мне время от времени в пристанище иного рода).

Я с головой ушел в не-писание книги о Спинозе (она ни на шаг не продвинулась дальше титульного листа), однако даже это не помешало мне обратить внимание на то, что с тех самых пор, как юная чаровница стала насельницей моего палаццо, в нем все время вертятся какие-то американцы, спрашивающие, а где же бар и есть ли у нас фрукты. Занятия философией вообще обостряют наблюдательность... Я также обратил внимание на то, что у юной леди – звали ее Оленка – есть еще и множество подружек, которым, судя по всему, тоже негде переночевать в славном городе Амстердаме.

Ладно; я – безответственный субъект; но все же я не настолько безответствен. Мне подумалось, что содержание дома терпимости вряд ли укрепит в международных кругах мое реноме философа, а досуги приапической молодежи мужского пола, протекающие у меня под боком, вряд ли пойдут на пользу дому, который, когда я въезжал в него, был на диво чист и обихожен. Поэтому я внутренне поежился, выслушивая признание одной из девиц, будто среди процедур, пользующихся популярностью у клиентов, является эпиляция волосяного покрова на телах красоток посредством паяльной лампы.

Я провел неделю, ну, может быть, десять дней, возможно, даже две недели, готовясь к тому, что на следующее утро мне придется предаваться невеселым размышлениям по поводу того, что делать (и как я буду обходиться без толпы полуодетых красоток, скандирующих: «Ну же, Эдди, ну же!»), когда дом сгинет в пламени пожара.

Если вы непременно должны спалить ваш дом, рекомендую выбрать для этого приятный летний вечер, чтобы вы не чувствовали себя совсем уж неуютно, стоя на улице перед пожарищем в одних лишь подштанниках, украшенных изображением британского флага (хотя это – совсем другая история). Вообще-то пожарище похоже на костер на туристской стоянке. Только сильно побольше.

Один из пожарников угостил меня косяком. Прикурив от отлетевшей в сторону головни, я стоял и размышлял, что же мне теперь делать. В Амстердаме не проблемой было угнать моторку и вернуться на ней в Англию, а там – сменить имя и открыть винную лавку где-нибудь в Данди, Зарко или Закинфе – в любом месте, где меня не достанут жаждущие возмездия владельцы или их агенты.

Однако мораль этой истории такова: не стоит пребывать в убеждении, будто только из-за того, что на вас лежит ответственность за появление на свет еще одного сомнительного заведения, моральное растление окружающих и уничтожение одного из самых прекрасных зданий в столице Голландии, равно как из-за того, что вы потеряли все свое достояние, появились на людях в идиотских подштанниках, убили два месяца, не написав ни строчки, не написав даже коротенького предложения о Спинозе (и даже не записались в библиотеку, не говоря о том, чтобы взять там хоть одну книгу о старине Барухе!), – будто из-за всего этого вы здорово влипли.

Владелец особняка возник совершенно неожиданно – чтобы успеть застать последние отблески пламени, пожирающего его собственность. И что, по-вашему, произошло вслед за этим? Попытка членовредительства? Убийство?

Я получил в дар три новых костюма, так же как множество иных предметов туалета, билет домой в первом классе, весьма щедрую сумму на продолжение моих изысканий, зафиксированную на банковском чеке, волшебный фонарь с фривольными картинками – на память о Голландии, бесконечное число раз повторенное погорельцем приглашение в любой момент воспользоваться его гостеприимством и пожить в холе и лелее в Голландии, в любом месте, по моему выбору, за его счет, а также извинения за все причиненные мне неудобства.

Если в вашей голове это не укладывается, воспроизведу нашу с ним беседу:

Вандермор: Слава богу, вы живы? Я пытался до вас дозвониться, чтобы предупредить о приезде, но у вас все время было занято...

Эдди: М-м-м-м...

Вандермор: Ужасно, просто ужасно... Все ваши вещи погибли...