Книга Злое железо - Алексей Молокин

На поляне невесть откуда появился давно ожидаемый богун Левон. О том, что богун собрался в путь-дорогу, говорил тяжелый ясеневый посох, на который он опирался, да объемистый холщовый мешок за могучими плечами.

– Зачем он нам? – спросила Гизела. Похоже, присутствие Чижика-Пыжика ее не на шутку смущало. Наверное, чувствовала свою вину, а такие женщины, как госпожа Арней, терпеть не могут быть виноватыми. Это их раздражает, как сломанный ноготь или неудачное посещение парикмахерской. Не их это стиль. Впрочем, такие женщины не ходят в парикмахерские, они ходят к стилистам. Вот еще порода современных евнухов, плюс визажисты да кутюрье, их и кастрировать не надо – они от природы убогие.

Костя с Лютой молчали, хотя, похоже, Костя уже успел где-то познакомиться с нашим новым попутчиком. Наверное, в ментовке и познакомился, он же с утра туда регистрироваться ходил. Гонза угрюмо почесал стриженую круглую голову, сплюнул в прошлогоднюю траву, но тоже смолчал.

Богун развернул к себе старшего сержанта лицом, еще разок в целях приведения в разум встряхнул его, всмотрелся в глаза, потом резко отпустил, почти оттолкнул. Несчастный милиционер, словно упившийся вусмерть сантехник, тяжело опустился на землю, богун снова поднял его, что-то прошептал на ухо, и старший сержант выпрямился, да так и остался стоять, правда, слегка покачиваясь. Старался.

– С нами пойдет, – решил богун и вытер ладони пучком жухлой травы.

Я подумал, что в нашей компании и без приблудного мента ненормальных хватает, взять хотя бы меня. Или наших женщин. Или Константина. Вот разве что Гонзик у нас нормальный, да, может быть, сам богун Левон, да ведь в компании психов всегда найдется хоть один санитар. Левон, видимо, угадал мои мысли и примирительно качнул головой.

– У него душа хоть и слабая, но простая, – объяснил он. – Поэтому этот мент несчастный во все верит и никогда не сомневается. Вот у тебя, Гизелка, разве простая душа? Во что ты веришь? В силу свою заемную? Так ведь заемное – не свое, а свое отдавать тебе жалко, жаба давит, полинять боишься, красу растратить. Вот и маешься, а на что краса без простоты? Любовь-то, она проста, как полет, это ползать трудно, а летать – легко, если, конечно, кому-то дано.

Гизела вспыхнула, сощурилась, словно в прицел, даже кулаки сжала. Но промолчала, видно, сказать было нечего. Да и побаивалась она старого богуна.

– Вот Константин наш, опять же, – он тоже сомневающийся. В себе сомневается, в начальстве своем, в товарищах, в барде и Люте, а значит, и в успехе тоже. И прикидывается этаким героем на все руки, а у самого в душе сплошное сомнение. Так ведь, герой? Танк ты наш безбашенный.

Костя неопределенно хмыкнул. Слова богуна произвели на него впечатление, но от сомнений не избавили. Видимо, возможность сомневаться он считал одной из своих сильных черт.

– А ты, Гонза, во что веришь? – обратился богун к братку.

– В понятия, – с достоинством ответил Гонза. – В братву, в Россию, в Авдюху вон тоже верю, сам не знаю почему, а все остальное мне – до фени! Я тоже парень простой, даром что не мент, а совсем наоборот, только с Арнеихой нипочем бы связываться не стал, чем бы она меня ни манила. Вот ей-то я как раз и не верю. Ни на грош.

– Ну а ты, бард, и ты, красавица? – продолжал богун. – Разве вы не сомневаетесь друг в друге каждый раз, когда играете дорогу? Разве, прежде чем у вас что-то получится, не преодолеваете в себе путь от сомнения до приятия, а от приятия до веры? А сейчас у вас, голубчики, и вовсе разлад, и сможете вы с ним справиться или нет – только от вас зависит. Да еще от нашей Гизелки, будь она неладна. Так что единственная истинно простая, открытая для веры душа имеется вот у этого убогого человечка, а больше, получается, ни у кого. Поэтому он и пойдет с нами. Если у нас что-то получится, то только его вера сможет закрепить достигнутое, больше нечему. А если нет, то так вместе и сгинем.

– Тащить его еще, – недовольно буркнул солидарный с братком Костя. – Он же на ногах не держится, как он с нами пойдет? На карачках, что ли?

– Не беспокойся, пойдет как миленький. – Богун ласково, посмотрел на притихшего мента. – Как, пойдешь с нами, болезный?

Старший сержант кивнул и постарался не качаться. Он очень старался, и у него даже что-то получилось. Мол, пойду и дойду, пусть и на карачках, только не бросайте меня одного.

– Ладно, пусть идет, – проворчал Гонзик. – Только пускай топает себе где-нибудь в сторонке, а то воняет от него… как от мента.

Глава 3Шагом, шагом…

И в пути забудем горести,

Обиды помнить – тяжкий грех,

Будем черпать счастье горстями,

Из разливов синих рек…

А. Молокин. Бродяжья застольная

Я все-таки как-никак бард! И, если верить Косте с Лютой, даже талантливый. Так что если я могу играть дороги между мирами, то, что для меня какие-то несчастные триста верст, пускай даже и с гаком? Да пустяки, на один куплет. Тем более что Люта, вот она, рядом, хотя и старается на меня не смотреть. Ничего, девочка, работа есть работа, чем раньше дойдем, тем раньше расстанемся. Хотя расставаться с Лютой мне совершенно не хотелось, но, с другой стороны, если уж женщина собралась тебя покинуть, то она все равно это сделает. Расставанием больше…

Я подошел к Косте и сказал вполголоса:

– Слушай, герой, а давай я пробую сыграть дорогу к этому вашему всебогуну Агусию? Вдруг получится? Чего нам триста-то верст пешком тащиться! Поговори с Лютой, а то меня она сегодня почему-то игнорирует. Хотя я вроде ее не обижал, и вообще…

Костя как-то странно посмотрел на меня, потом нехотя кивнул и подошел к эльфийке. Люта сначала замотала головой, потом зло вскинула подбородок, глядя при этом не на меня, а на магистку. Герой продолжал настаивать, впрочем, довольно деликатно. Он что-то говорил негромко, но, видимо, убедительно, потому что в конце концов эльфийка сдалась. Она медленно, явно делая над собой усилие, подошла ко мне и встала рядом. На меня она по-прежнему старалась не смотреть.

– Что ж, давай попробуем, бард, – безжизненным голосом сказала она.

Я расчехлил гитару и небрежно взял несколько аккордов. Краем глаза я увидел, как странно дернулась магистка Гизела, словно ее булавкой укололи.

Я потихоньку, а потом все громче и громче начал наигрывать первую пришедшую в голову музыкальную тему, стараясь зацепить ею Левона-богуна. Он единственный из нас был знаком с этим самым Агусием, и поэтому его присутствие в музыке было необходимо. Левон удивительно легко включился, и строй гитары неожиданно для меня сразу упал на октаву. Я даже слегка испугался. Вот тебе и куплет! Теперь над лесом плыли низкие, подвывающие, какие-то звериные звуки, и я подумал, что этот мир все-таки здорово отличается от моего родного мира. Там такая музыка была давно забыта, если вообще когда-нибудь существовала. Если что-то подобное и можно было услышать на моей родине, то это звучало в каких-нибудь глубоких подвалах и исполнялось обкурившимися рокерами на древних китайских гяндженах.