Книга Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

То ли из-за усталости, то ли из-за выпитого вина Ота лишь через два или три вздоха понял, что она имеет в виду. Его рот начал растягиваться в улыбке, пока не заболели щеки.

— Я хочу, чтобы ты была со мной, Киян-кя! Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. И ребенок тоже. Если придется бежать в Западные земли и пасти там овец, я хочу забрать и тебя, и ребенка.

Киян глубоко вдохнула, а потом шумно и прерывисто выдохнула. Только сейчас, увидев ее облегчение, он понял, как она волновалась. Киян взяла его за руку и сжала так, что едва не затрещали кости.

— Прекрасно. Прекрасно! А то я бы… — в ее голосе зазвучал смех, — …очень расстроилась!

Оба вздрогнули от стука в дверь. Вошел Синдзя и с укоризной посмотрел на смеющуюся пару.

— Ты ему сказала!.. Дала бы человеку отдохнуть. Ему пришлось сегодня нелегко.

— Ничего, он справился.

— Я пришел подлить масла в огонь. Ота-тя, только что прибыл гонец из города. Оказывается, ты убил собственного отца прямо в постели. Твой брат Данат возглавил охоту на тебя, но ты убил и его. Число твоих родных стремительно сокращается.

— А-а… — только и сказал Ота, а потом добавил: — Я, пожалуй, прилягу.

10

Хая Мати с сыном провожали перед храмом. Верховный жрец в бледных одеждах, с капюшоном, надвинутым на глаза в знак почтения, поддерживал пламя. Над погребальным костром поднимался густой черный дым и пропадал высоко над городом. Мати очнулся от праздника и обнаружил, что мир стал еще хуже, чем прежде, — Семай видел это в глазах каждого встречного. Не меньше тысячи горожан стояли на похоронах под лучами послеполуденного солнца, и в их лицах были печаль, смятение и страх.

И любопытство. Утхайемцы завертели головами, навострили уши — почуяли для себя выгоду. Семай в сопровождении Размягченного Камня ходил среди них, внимательно приглядываясь, тщетно высматривая Идаан.

Прошли младшие жрецы, распевая похоронные плачи и стуча в барабаны. Рабы в традиционно разорванных одеждах разносили оловянные чашечки с горькой водой. Семай не стал брать. Сожжение будет идти всю ночь, пока пепел от тел и от угля не смешается. Начнется неделя траура.

А потом люди, которые сейчас смотрят на похороны — мрачно, утирая слезы или с затаенной радостью, — соберутся и выберут из своего числа того, кто сядет на трон погибших и возглавит охоту на отцеубийцу. Семай не думал о том, кто победит или проиграет, схватят выскочку или нет. Где-то среди плакальщиков женщина, которую он полюбил, и она страдает. А он, способный рушить башни и плавить горы, не может ее найти.

Вместо Идаан ему встретился Маати. Поэт в коричневых одеждах стоял поодаль, на небольшом возвышении. В остановившихся глазах Маати отражался свет костра, а сам он был словно окутан тьмой. Семай не хотел подходить к нему и заговаривать, но подумал, что тот был на церемонии с самого начала и видел Идаан. Семай принял позу приветствия, на которую Маати не ответил.

— Маати-кво?

Маати перевел взгляд на Семая, потом на Размягченного Камня, потом снова на огонь. Через миг его лицо исказилось от отвращения.

— Не кво. Какой я тебе кво! Я тебя ничему не научил, и не обращайся ко мне как к учителю. Я ошибался. С самого начала ошибался.

— Ота говорил очень убедительно, — сказал Семай. — Никто бы не подумал, что…

— Да нет же, я не про Оту. Баараф… Боги, почему все понял именно Баараф? Напыщенный, самодовольный, тщеславный…

Маати непослушными пальцами развязал мех и со скорбным видом надолго приложился к горлышку. Потом вытер губы тыльной стороной ладони и протянул мех Семаю. Тот отказался. Тогда Маати предложил выпить андату; Размягченный Камень лишь улыбнулся.

— Я искал виновных среди его семьи. Среди братьев. А то как же, кому еще это выгодно? Каким я был глупцом…

— Простите, Маати-кво, это не выгодно никому.

— Вот кому! — Маати ткнул пальцем в собравшихся. — Один из них станет новым хаем. Он будет тебе указывать, а ты будешь подчиняться. Он поселится в хайском дворце, а весь город будет лизать ему зад. Вот и всё! Спорят, кто кому лижет зад. И проливают целые реки крови. — Он еще раз приложился к меху, потом небрежно выронил его под ноги. — Как я их всех ненавижу!

— Я тоже, — вежливо вставил Размягченный Камень.

— Вы пьяны. Маати-кво.

— Пьян, но не напился. Вот, смотри. Знаешь, что это?

Семай посмотрел на предмет, который Маати вытащил из рукава.

— Книга.

— Это труд всей жизни моего учителя. Хешая-кво, поэта Сарайкета. Дай-кво направил меня к нему, когда я был чуть младше тебя. Я должен был учиться у Хешая-кво, чтобы он передал мне власть над Бессемянным. Исторгающим Зерно Грядущего Поколения. Мы его называли Бессемянным. А в этой книге Хешай-кво исследовал все свои ошибки. Описал все, что он исправил бы в андате, если бы смог пленить его заново. Гениальный труд.

— Применить его нельзя, верно? — уточнил Семай. — Было бы слишком…

— Конечно, нельзя. Это дополнение к его работе, но не способ пленить Бессемянного снова. Это перепись поражений. Ты понимаешь, о чем я?

Семай задумался и решил не кривить душой.

— Нет.

— Хешай-кво был пьяницей. Неудачником. Всю жизнь его преследовали образы женщины, которую он любил, и ребенка, которого он потерял. Он вложил в пленение андата всю ненависть, которую питал к себе. Он вообразил андата идеальным существом, и это включало в себя презрение, которое подобное существо будет испытывать при виде самого Хешая. Однако Хешай оказался настолько силен духом, что смог посмотреть своей ошибке в лицо. Сесть перед ней, изучить ее и понять. И дай-кво послал меня к нему, потому что увидел наше сходство. Он решил, что я пойму Хешая-кво настолько, что смогу занять его место.

— Маати-кво, простите… Вы не видели Идаан?

— Что ж, — продолжал Маати, не обратив внимания на вопрос. Поэт слегка покачивался и хмуро смотрел на толпу. — Я тоже могу признать свои ошибки, чем я хуже! Дай-кво хочет знать, кто убил Биитру? Я выясню. Он скажет, что слишком поздно, позовет меня домой, но не вынудит отступиться. Кто бы ни сел на трон… кто бы…

Маати замолчал, словно растерялся, и вдруг всхлипнул и наклонился вперед. Семай бросился к нему, не сомневаясь, что сейчас Маати упадет, но старший поэт выпрямился и принял позу извинения.

— Я… веду себя как осел. Ты что-то спрашивал?

Семай заколебался. Глаза Маати налились кровью, изо рта несло перегаром и каким-то лекарством или дурманом. Нужно отвести его домой, проследить, чтобы о нем позаботились. В другое время Семай так бы и поступил.

— Идаан, — повторил юноша. — Она должна быть здесь. Сжигают ее брата и отца. Она должна была прийти на церемонию.

— Она была, — согласился Маати. — Я ее видел.