Книга Я чувствую тебя - Ирэне Као

* * *

На следующий день я уже обустроилась в своем новом жилище. Квартира у Паолы потрясающая. Она небольшая, но комфортная: две спальни, ванная с двумя мойками и большая гостиная, выходящая на Кампо деи Фиори. И видно, что здесь живет человек, который каждый день общается с искусством: красочные стены, книги о живописи и кисточки разбросаны повсюду. И везде всевозможные кошки – разных форм, размеров и из разных материалов: подушки, подставки для бумаги, мыло, пепельницы, чашки, тарелки. У нее даже кофеварка в форме кошки.

Когда я спрашиваю ее, с чего началась эта страсть, Паола рассказывает мне, что ее мать, теперь уже совсем пожилая, раньше заботилась о бродячих кошках.

– В Риме их миллионы, наверно, больше, чем в любом другом городе, – рассказывает она. – Если пройдешь по Ларго Аргентина, ты увидишь их одну на другой, борющихся за пространство среди археологических развалин и мяукающих как пруклятые. Это очень умные животные и не такие уж скрытные и непривязчивые. Просто нужно знать к ним подход.

– Ну, прямо как с людьми, – подмигиваю ей.

– Да, – на ее лице появляется улыбка, – уже время ужина, ты голодная?

– Прилично. Хотя нужно заниматься чемоданами и коробками… – Только от мысли об этом меня прошибает пот. – …Впрочем, этим можно заняться потом, лучше я тебе помогу на кухне.

Из кухонного шкафа Паола вынимает пачку спагетти с бронзовым узором и взмахивает ими у меня перед глазами.

– Как насчет аматричаны?[81]

– Хорошо бы, – благодарно соглашаюсь я. – Мне стыдно признаться, но за все это время в Риме я еще ни разу ее не попробовала.

– Ну, это надо немедленно исправить! К тому же аматричана – одно из моих фирменных блюд.

Паола открывает холодильник, чтобы еще что-то достать.

– О-о! У меня нет гуанчале![82]– На ее лице появляется досада. – Я была уверена, что он у меня еще есть.

– А что такое гуанчале? – спрашиваю, уставившись на нее.

Паолу неведение подлинной венецианки, даже в том, что касается кухни, явно рассмешило:

– Ну, скажем так: бекон.

– Это та же панчетта?[83]

– Ну, не совсем. Они кажутся одинаковыми, но это не так. И для аматричаны требуется именно гуанчале.

У меня мелькает мысль: «Леонардо уж точно знает все это». И моментально жалею об этом. Он тут же материализуется в комнате, но я изгоняю этот призрак взмахом головы, как неприятный сон.

Паола выглядывает из окна:

– Слава богу, еще открыто! Я спущусь на минутку в магазин внизу.

– Я с тобой!

Следую за ней. Мне просто необходимо выйти из этой кухни, надеюсь, когда мы вернемся, Леонардо здесь уже не будет.

* * *

Ее спагетти алл-аматричана – просто объедение. Хотя мое горло горит от перца и печень стонет от гуанчале, эта тарелка пасты имеет сильный вкус дружбы, а все остальное сейчас не имеет значения.

Мы открыли бутылку «Cesanese»[84]и расположились поудобнее: в тапках, майках и пижамных штанах. Мы словно в отпуске на море. Теплый и наполненный дивным ароматом воздух уютной кухни, музыка Ареты Франклин в отдалении, упоительное ощущение свободы и легкости. У меланхолии появляется неплохой привкус, если запивать ее бокалом вина.

Атмосфера признаний понемногу охватывает нас. Сейчас уже нет смысла держать свои переживания в себе. Мы говорим и слушаем друг друга по очереди, как две старые подруги. Открыться ей мне кажется естественным, потому что сейчас напротив меня сидит человек, способный слушать, не осуждая. С Паолой именно так, поэтому я рассказываю ей все о себе, в том числе о последних месяцах душевного хаоса.

Нельзя сказать, что это облегчает мою душу – еще нет, – но позволяет сблизиться с Паолой и предложить ключ к пониманию моего нынешнего состояния.

После ужина разбираю чемоданы и коробки в своей новой комнате. Это большая комната с двуспальной кроватью и гардеробной. Окно выходит на балкон, полный всевозможных цветов – еще одна страсть Паолы. Осматриваюсь и желаю про себя, чтобы эти четыре стены смогли меня принять и защитить, потому что грядущие дни будут тяжелыми. Но у меня сильные плечи, и я готова к трудностям.

* * *

В прежней квартире, где мы жили с Филиппо, я не смогла собрать все вещи: мне не хотелось там долго рыться. Паола пошла туда со мной, чтобы помочь и, главное – поддержать психологически. Я постаралась сделать все как можно быстрее, почти на одном дыхании. Мы набили два чемодана и пару коробок, погрузили в ее старую «Пунто» и сбежали, как после ограбления банка. Я вряд ли смогла бы осилить эту процедуру без нее.

* * *

– Ну что, разберем одну коробку? – говорит Паола, увидев меня сидящей на ковре посреди одежды, книг, музыкальных дисков и обуви.

– Ты бы мне очень помогла. – Я указываю ей на коробку из-под Оро Сайва[85]: – В ней только книги. Если хочешь, вытащи их…

– Ок, расставлю их на этой полке.

– Спасибо, – и я возвращаюсь к гардеробной с двумя вешалками с одеждой.

– Послушай, так ты этого парня бросила? – спрашивает внезапно Паола, выныривая из коробки.

Я оборачиваюсь и вижу, что у нее в руках фотография, запечатлевшая нас с Филиппо в обнимку на фоне холмов Тосканы. Наши последние романтические выходные. Если быть честной, я забрала ее только ради рамки – папиного подарка. Папа сделал ее для меня своими руками, и мне не хотелось оставлять ее Филиппо.

– Да, это он, – я подхожу к ней.

– Ты, наверное, действительно сумасшедшая.

Она улыбается, глядя на фотографию с лукавой улыбкой.

– Да… но не по моей вине, кое-кто вскружил мне голову…

Смотрю снова на фотографию и думаю, что нужно убрать ее из этой рамки и, наверное, заменить на какую-нибудь другую. Но пока не знаю, на какую.

Паола тоже следует своим мыслям:

– Знаешь, что я думаю, Элена? Самое страшное – это оставаться разумной, правильной и уравновешенной всю жизнь. Прежде чем познакомиться с Габриэллой, я никогда не любила по-настоящему, никогда не теряла голову из-за кого-то. Сейчас мне плохо, но я знаю, что без нее эти последние годы не были бы такими прекрасными. В каком-то смысле я ей благодарна.