Книга Рыцарь нашего времени - Татьяна Веденская

— У нас через неделю стартует новый сезон, а у нас по старому рейтинги за лето упали до минимальных порогов. Кара, твои гаврики плохо трясут грязным бельем. Мало жутких случаев, мало крови, мало душещипательных историй из звездной жизни. Ты бы лучше не пропадал, а то вот так раз вернешься — а ты уволен! — Макс хихикнул, а Дима побледнел. Мысль о том, что все в его жизни начинает рушиться, как карточный домик, его не оставляла. И на Канале дела не ладятся, и здоровье не то, что бы там ни говорил сладкий доктор. Может, кто-то его, Диму, вампирит? Может быть, даже сам Макс Канаев, эта богатая, заправленная кокаином тварь? Дима вздрогнул и встряхнулся. Надо держать себя в руках.

— Я собираюсь поменять бригаду редакторов.

— Да уж пора бы что-то делать, уже давно пора, — Макс явно устал от разговора, так что Дима потихоньку ушел под летящие ему вслед обвинения в том, что он совсем разленился, зажрался и что колбаски популярности скоро превратятся в мокрые пятна популярности, если так пойдет дальше. Но если быть честным, это все Диму не очень-то волновало. Работа его утомляла, он всерьез подумывал о том, как бы взять отпуск и махнуть в санаторий, полечиться. Или к знахарю какому-нибудь сходить, пусть посмотрит насчет порчи. Все не ладится. Саша ушла к другому, и хотя он этого сам давно хотел, почему-то это расстроило его и обидело. Ее не увели, он не бросил ее, она просто ушла, потому что он ее больше не удовлетворял. Он и себя-то не удовлетворял.

Лиза еще пока не ушла, но Дима уже этого хотел. Лиза стала для него обузой. Нет, кто-то все-таки его сглазил. Уж не Гришка ли Ершов? А что? С него станется! Впрочем, даже Дима с его способностью к самовнушению не мог поверить, что Гришка бы стал делать что-то подобное. Гришка снова жил и работал в их упругой, цепкой телевизионной среде, влезал в новые проекты, вел переговоры и выбивал бабки. Все это не касалось крупных федеральных каналов, Гришка крутился в кабельном телевидении и дециметровках, но тем не менее он явно выправился. Старая история с аварией забылась, и теперь Гришка выглядел огурцом, посвежел и помолодел отчего-то. Поговаривали, что у Гришки скоро будет ребенок, что его девушка беременна, но все это было похоже больше на фантастику. Скорее астероид упадет, чем Гришка станет папашей. И все же… он периодически появлялся в «Стакане», сидел в кафе на «полвторого», улыбался всем, кроме Кары, мимо которого проходил, делая вид, что не знает его вовсе. Он бы точно не стал колдовать и гадать. Нет, скорее на это был способен сам Кара, против своей воли снова чувствующий приливы склизкой, холодной зависти. Хотел бы он сам так же, как Гришка. Черт!

* * *

Она лежала рядом и спала безмятежным сном ребенка, уставшего от долгих игр и впечатлений прошедшего дня. На ней была только моя футболка, которую она приноровилась использовать вместо ночной рубашки — из чистой вредности, я полагаю, так как знала, как я негодую, когда кто-то таскает мою одежду. Думаю, ей очень нравится, когда я негодую. Она стоит и смеется мне в лицо, а потом говорит, что ее все равно сейчас нельзя расстраивать, так что мне бы лучше пойти в магазин и купить для нее ананас. И соленые огурцы. И очередной пакет соевого мяса, которое я готовлю для нее в невероятных количествах. Сумасшедшая и вздорная девица отказывается есть мясо или хотя бы пить молоко даже сейчас. Сумасшедшая девица ждет ребенка — моего ребенка — и отказывается питаться правильно, сколько ее ни убеждай и ни стыди.

К сожалению, анализы и обследования пока что на ее стороне, все идет правильно и хорошо. Тьфу, тьфу.

Иногда, когда она спит вот так, как сейчас, я смотрю на нее, на ее прекрасное тело, такое молодое и упругое, и пытаюсь представить, что там, внутри нее, там за пупком, за тонкой гибкой талией, живет человек. Совершенно новый, такой, какого никогда раньше не было на этой планете, и он что-то чувствует уже, он уже живет, хотя весь его мир — только теплая, тугая темнота.

Мы ездили с Иринкой делать УЗИ, и выяснилось, что теперь можно получить совершенно фантастически ясную картинку. Даже не картинку — фильм, настоящее «3D», практически подглядеть в странную ультразвуковую замочную скважину за тем, как там поживает человек будущего, отгороженный от реального мира тонкими тканями Иринкиного тела. Он еще не рожден, а мы уже знакомы, и, как сказал врач, этот человек уже многое знает. Он знает, как бьется Ирино сердце, различает вкусы, умеет шевелить пальцами. Он уже помнит наши голоса — мой и Иринкин. Боюсь, что еще он помнит (такое не забудешь) голоса мамы, Светки и Дарьи. Особенно Светки. Ее голоса даже я в детстве боялся. Когда Света громогласно требует у Ирины отчета о самочувствии, ребенок прячется и сидит в своей каморке как мышка. Ни звука, ни движения. Зато при звуках моего голоса он радостно стучит ножкой в Иришкин живот, мы обмениваемся с ним сигналами, как узники соседних камер, такая секретная азбука Морзе. Ребенок.

Это не просто ребенок — это она. Девочка. Про машинки придется забыть. Ну и ладно. Девочка! Дочка! Ирина не хотела узнавать пол ребенка до рождения, но я настолько сильно волновался, что просто «достал» ее. Я спрашивал ее, не передумала ли она, чуть ли не каждый день, а когда она, смеясь, отвечала, что я ее спрашиваю так часто, что она не успевает в туалет сходить из-за этого, я отстал от нее, но принялся читать какие-то дурацкие сайты, где пол ребенка можно вычислить по приметам, по тому, что ест беременная женщина, как она себя ведет, на каком боку спит и есть ли у нее отек ног.

— Ершов, чего тебе надо? — с подозрением смотрела на меня Иришка, когда я разглядывал ее ноги. — Ты меня пугаешь.

— Ты как думаешь, у тебя живот шарообразный или больше похож на конус? — вопрошал я с загадочным видом.

— Нет, ты ненормальный. Это-то тебе зачем понадобилось? У меня и живота-то пока нет!

— А ноги не болят? А чего больше хочется — сала или пряников? — не отставал я.

— Сала?

— Ну… сала из сои, — поправился я. Иринка расхохоталась и согласилась пойти на крайнюю меру. Так я узнал, что у меня через несколько месяцев будет дочь. У меня будет семья. Это было странно, но уже не пугало. В каком-то смысле я даже начал радоваться этому. У меня, как и у всех других людей, есть семья. Ведь, как ни крути, семья у меня уже есть. Я и Ирина.

Я лежал и смотрел на нее, как она спит в моей футболке, заляпанной чем-то спереди (вероятнее всего, вишневым вареньем) и немилосердно измятой сзади. Футболка убита, однозначно, а ведь в свое время я отвалил за нее триста баксов. Почему же это не приводит меня в истерику? Так же как и тот факт, что Иринка разбила мою самую любимую кружку, которую я привез из Амстердама и на которой было написано «Fucking home is killing prostitution, keep hookers employed, they need to eat too»[3]. Этой кружке в будущем году было бы десять лет, и ни у кого из моих знакомых не было такой. Уникальная в своем роде вещь была куплена мной в амстердамском квартале красных фонарей, где я. Впрочем, сейчас не об этом.