Книга Не плачь по мне, Аргентина - Виктор Бурцев

– Фотографии…

– Да! – Джобс прижал палец к губам. – Фотографии, в том-то и дело. Заинтересованы?

– Да в чем, черт побери? Вы мне еще ничего не сказали!

– Пойдемте.

Американец жил в отеле, что находился на окраине Буэнос-Айреса. Добираться туда пришлось на машине с ворчливым индейцем, который курил какую-то гадость и непрерывно бормотал себе под нос. Таманский приоткрыл окошко.

– Зачем? – удивился Джобс.

– Воняет! – Костя сморщился. – Ему что, на нормальные сигареты денег не хватает?

Американец удивленно поднял брови и глупо хихикнул.

– Что-то не так? – поинтересовался Таманский.

– Видите ли, это в некотором смысле дополнительная услуга. Практически – бесплатный сервис… А вы его в окно. Вы и правда никогда… не курили?

– Что значит не курил? Я и сейчас курю… – В голове от дыма стоял легкий звон.

Когда машина подъехала к отелю, Джобс расплатился и показал водителю два пальца жестом «V».

– Мир, брат!

Машина укатила.

– Вы наивный человек, Тамански. Этим вы мне и нравитесь. Честностью. Честностью нравитесь… Вообще, когда я встречаю своих коллег, они никогда не играют в открытую. Всегда какие-то интриги, какие-то вопросы, ответы, задачи, решения, кроссворды… А вы честно сказали, что делаете, чего ищете, что собираетесь… И вообще, мне иногда кажется, что Советы должны править миром. Потому что у вас настоящая демократия, настоящий порядок, если у вас живут такие открытые люди, которые могут приехать в страну, черт знает куда, и писать книгу черт знает о чем…

– Джобс… – позвал Таманский. – Что курил тот человек?

В ответ на это американец рассмеялся. Он смеялся долго. Глаза его слезились. Через некоторое время Косте это показалось забавным. Он хихикнул. И вскоре присоединился к своему коллеге. Смех был неуправляемым, дурным…

Когда наконец обоих отпустило, они сидели на бордюре и устало вытирали слезы.

– Черт… – шептал Джобс. – Черт…

Таманский тихо ругался матом.

– Хороший у вас язык. Я эти слова уже слышал один раз. В порту. – Американец прислонился к Костиному плечу. – Там были матросы… Один уронил другому на ногу огнетушитель… Со мной была переводчица… Она даже перевела кое-что. Вы действительно не знаете, что курил наш водитель?

– Нет… – Из Таманского как будто вышел весь воздух.

– Марихуану. Очень качественный продукт, скажу я вам. А я в этом понимаю…

– Какая гадость…

– Когда вы начинали курить, табак вам тоже казался гадостью. Ладно, черт с ним. Пойдемте, поднимемся ко мне, у меня там парочка бутылочек пива есть в холодильнике. Это нам будет кстати…

В лифте было накурено, Таманский, перед тем как войти, с осторожностью понюхал воздух.

– Нет-нет… – проворчал Билл. – Заходите без опаски. Это просто сигареты, дерьмовые к тому же.

Дверь в номер Джобса открылась только после того, как он ударил по ней ногой.

– Не ваши апартаменты, – усмехнулся американец. – Все за свой счет.

Таманский не нашелся что ответить.

– Зато становишься злее. – Американец открыл дверцу холодильника и вытащил два «Будвайзера». – Пейте. Хорошее.

Он закрыл дверь, скинул со стола какие-то коробки, пустые катушки от фотопленки, хлам и остатки пиццы.

– Чертовы горничные… – бормотал Джобс, вытаскивая из-под кровати ящичек с двумя замками. – Чертовы, чертовы горничные…

Из заднего кармана он достал ключ и отпер ящичек. Тот оказался доверху забит фотографиями. Черно-белые снимки отличного, как успел заметить Таманский, качества.

– Смотрите. – Американец выудил со дна пачку, перевязанную резинкой, и бросил ее на стол.

Таманский подошел ближе, взял первую…

Со снимка на него смотрел крепкий бритоголовый парень. Раскрытый в крике рот. Напряженное лицо.

– Дальше, дальше…

А дальше… Этих ребят было трудно не узнать.

Черная форма военного образца. Высокие ботинки. Закатанные рукава.

– Нацисты?

– Дальше смотрите…

Трупы. Убитые женщины. Мужчины. Стреляли явно в затылок. Босые, страшно вывернутые ноги повешенных. Головешки и пепел.

– Индейская деревня, – пояснил Джобс. Его лицо осунулось, стало рыхлым. – Дальше…

Снова головешки. Трупы. Только теперь сваленные в кучу и обгоревшие. Искаженные лица, бритые затылки, парни, автоматы, винтовки…

– Что это, Джобс?

– Нацисты. Они готовят переворот.

51

Таманский вернулся в гостиницу только вечером.

Весь день, после того как покинул Джобса, Костя ходил по городу. Пешком.

Собственно, он планировал эту прогулку еще в первый день, поскольку считал такой способ лучшим, чтобы понять страну и людей, но… Что называется, жизнь внесла коррективы.

Поначалу Костя ходил по известным ему маршрутам. Памятники, музеи, парки и снова памятники. Собственно, на достопримечательности он не обращал внимания, размышляя о предложении, сделанном ему американцем. Подумать тут было о чем. К журналистскому расследованию Таманский был откровенно не готов. Он никогда ничем подобным не занимался, да и где ему было набить руку? В Союзе? Однако идею о том, чтобы сдать эти материалы в советское посольство, американец отвергал целиком и полностью. Русский журналист был ему нужен как страховка. Мол, если ваши газеты поднимут шум, то и наши должны будут откликнуться. Костя откровенно не понимал, о какой такой конкуренции толкует Джобс, учитывая закрытость советских газет и границ.

– Ты не понимаешь, – возмущался американец. – Любая ваша крупная статья так или иначе, но к нам попадает. Все, что там у вас внутри делается, обсасывают шавки типа «Радио Свобода». Это их хлеб, на них плевать всем! Кроме ваших. А когда разговор касается международных дел, тут уж извините, но отдавать территорию никто не станет. Как только я намекну редактору, что об этом пишут не только наши газеты, но и русские… У меня статью с руками оторвут. Да еще закажут. А заказ, Тамански, это дело! Настоящее дело!

Таким образом, отдавать материалы в посольство мог, по мнению Джобса, только полный идиот.

– Это же деньги, Тамански, деньги, понимаете?!

Таманский понимал коллегу очень относительно. Деньги деньгами, а нацисты нацистами.

С этими мыслями Костя разглядывал какие-то картины в музее, потом, сообразив, что уже вообще ничего не соображает, вышел на улицу и побрел куда глаза глядят. Он шатался по Буэнос-Айресу, разглядывал заваленные мусором дворы, громадные проспекты, нищие кварталы с бесчисленными детьми, богатые кварталы с бесчисленными решетками. Костя всматривался в глаза людям, певцам, что терзали быстрыми темными пальцами гитары, проституткам с ленивыми лицами женщин, которые знают себе настоящую цену, уличным жонглерам и акробатам, для которых вся жизнь игра, а платят за нее копейки, прохожим, таким разным и вместе с тем одинаковым.