Книга Чернь и золото - Адриан Чайковски

— Так ведь капитан Тальрик, сержант…

— Ты, я вижу, запамятовал, кто твой поводок держит в руках. — Брутан выставил ладони вперед, растопырил пальцы.

— Говорят, он в Рекефе служит!

— И что с того? — Брутан, не уступая, все же слегка сбавил тон. — По-твоему, я боюсь его, что ли?

Молчание конвоиров доказывало, что они уж точно боятся. Но Брутан тоже внушал им страх, и когда он рявкнул на них еще раз, они подчинились.

Чи затащили в укромную ложбинку, швырнули наземь.

— Нет-нет… Не надо… — запищала она, лишь теперь осознав, что у него на уме.

— Заткните ее, — процедил Брутан, расстегивая привычными движениями пояс.

Чи вцепилась зубами в руку стражника, который зажал ей рот. От новой оплеухи у нее зазвенело в ушах, во рту тут же оказался тряпичный кляп. Оба солдата держали ее, пока Брутан стаскивал с нее шаровары.

— Вы правда хотите… — начал один солдат.

— Хочу, хочу. Знай делай, что тебе говорят.

— А вдруг он… — Солдат оглянулся на лагерь, явно опасаясь, что там могли услышать поднятый ими шум.

Брутан спешно принял нужную позу — и замер. От недоумения Чи даже дергаться перестала. Насильник, так и не снявший свой шлем, стоял над нею на четвереньках, и часть его тела, непосредственно грозившая ей, на глазах теряла упругость.

— Поганый Рекеф, мать его, — выругался Брутан, вставая. Чи, пользуясь моментом, натянула штаны и попыталась их завязать. — Ведите ее, куда было велено.

В фургонах, как видно, везли не только рабов: Тальрику поставили палатку поодаль от загона. Он расположился за складным столом, точно у себя в кабинете; шипящая соляная лампа придавала его коже нездоровую бледность. Если он и слышал недавние крики Чи, то виду не подал.

— Можете идти, — бросил он конвоирам. Те охотно ретировались, но у палатки несли караул еще двое осоидов, и Чи понимала: сбежать не удастся. — Садитесь, если хотите, — добавил он, обращаясь к ней.

Чи затруднялась определить его возраст: не молодой, но и не старый, с правильными чертами, без особых примет. Такой человек может быть кем угодно — от архивариуса Коллегии до помощника палача.

— Зачем вы послали за мной этих людей, если так их не любите? — спросила она, следя за его лицом.

— Потому что рабы, в том числе и вы, находятся на их попечении. Это не секрет, что армия в плохих отношениях с Невольничьим Корпусом, — помолчав, сказал он. — Розыск рабов — недостойное занятие для подданного Империи, не говоря уж об алчности, которая ими движет.

— А знаете ли вы, что…

— Думаю, да, — с полнейшим равнодушием сказал Тальрик. — Наш Брутан слывет похотливым самцом.

— Вы его накажете?

— За что, позвольте спросить?

— Не притворяйтесь! — вспылила Чи.

— Госпожа Вершитель! — Он встал, и Чи съежилась, вспомнив о своем рабском статусе. — Помните, что только я могу защитить вас от Брутана и подобных ему — а таковых великое множество, как с бичами, так и в цепях. Стоит лишь разлучить вас с вашим приятелем, и рабы обойдутся с вами не лучше, чем их хозяева.

Чи, как ни старалась держаться храбро, не сумела скрыть охватившего ее ужаса.

— Мы направляемся в Асту, — продолжал Тальрик. — Это один из форпостов Империи, но и там отыщутся средства, чтобы заставить говорить и вас, и вашего друга.

— Вы подразумеваете пытки.

— В самом деле? Хорошо, пусть будет так — однако с этим можно немного повременить. Сядьте, и мы побеседуем.

— Своего дядю я не предам, — с большим усилием выговорила Чи.

— Мы просто поговорим… выпьем вина. А заодно исследуем границы запретной страны под названием «предательство».

— Вы хотите перехитрить меня.

— А вы полагаете, что у меня ничего не выйдет. Так почему бы нам не помериться силами? — Его открытая, искренняя улыбка окончательно сбила Чи с толку. — Мы пытались убить вашего дядю, охотились за вами в дирижабле и в Геллероне. Потом вы попали в рабство и едва не стали жертвой насилия — тут кто угодно нас невзлюбил бы.

У Чи помимо воли вырвался сдавленный смех.

— Но послушайте, что я скажу сейчас — и завтра, возможно, вы будете уже не столь враждебно настроены.

— Не думаю, что когда-нибудь…

— Нет, — властно перебил Тальрик. — Не говорите того, чего не сможете взять назад. Вам кажется, что вы особенная, не так ли?

— Почему особенная? Меня можно убить, как любую другую рабыню — в назидание остальным.

Снова улыбка — хотя то, что веселило его, ужаснуло бы всякого разумного человека.

— Вам ничего не грозило. Я позаботился о том, чтобы вы остались в живых и кое-чему научились. Но если вы будете упорствовать, — Тальрик наклонился к Чи через стол, — все может обернуться иначе. По-вашему, я злодей?

— Не отрицаю.

Тальрик, продолжая говорить, наполнил два кубка вином.

— Между тем я не хуже и не лучше всякого среднего человека, хотя одна добродетель у меня, бесспорно, имеется. Догадываетесь, какая? Впрочем, на Нижних Землях, насколько я успел убедиться, она редко встречается. Речь о преданности. Ради Империи я готов на все, госпожа Вершитель. Если она потребует, я буду разрушать, пересекать пустыни, убивать… в том числе и детей. — Чи не преминула отметить, что на детях он все же запнулся. — И совесть меня за это не упрекнет. Империя превыше всего, мои личные желания ничто перед ее волей. Вам понятно, почему я упомянул об этом в нашей беседе?

Чи покачала головой.

— Потому что сегодня для блага Империи я считаю полезным угощать вас вином, — он придвинул ей кубок, — и мирно беседовать с вами в этой палатке. Если завтра я сочту нужным подвергнуть вас допросу с пристрастием или отдать Брутану, именно так я и поступлю. Ничего личного, госпожа Вершитель. Теперь вам ясно?

— Вполне. — Чи осторожно пригубила кубок. Вино имело терпкий, незнакомый ей вкус.

— Хорошо. Говорить буду я, чтобы позднее вы тоже начали разговаривать. Я расскажу вам о нашем народе и об Империи — так вам будет легче понять наши цели и методы.

Палатку наполнил восхитительный аромат, и солдат внес блюдо с едой. Помимо сушеных фруктов, орехов и, кажется, меда, там лежали ломти дымящегося мяса — не иначе, конины. Чи невольно сделала пару шагов к столу.

— Угощайтесь, — предложил Тальрик. — Нет? Ну, как угодно. Вы одержите моральную победу, если откажетесь, но ничего более не добьетесь.

И Чи, после двух суток рабской кормежки, не устояла. Она села, взяла кусок мяса и стала уплетать его, обжигая пальцы. Тальрик воспринял это, как первый успех, но она, ненавидя его, продолжала жевать.

— У вас должно было создаться весьма искаженное понятие об осоидах. Вы, вероятно, считаете нас дикарями — если вообще удостаиваете вспомнить о нас.