Книга Обращенные - Дэвид Сосновски

«Скажите Фэрбенксу «да»! — призывают буклеты. — Скажите «да» Лунному свету, Полночи и…»

Одно из этих «и» — туман. При минус сорока разница температур между землей и воздухом такова, что местность окутана туманом — как ведерко с кубиками льда, которое только что вытащили из морозильника. Иногда ледяной туман становится настолько густым, что даже глаза вампира не могут ничего разглядеть на расстоянии больше двух футов. Примерно так я представлял себе чистилище — место, изобилующее потерянными или почти потерянными душами, которые бродят толпой, но каждая сама по себе, окутанная водоворотом слепящего, бесконечного тумана. Мне всегда нравилась эта идея — исчезнуть и стать невидимым для всех, кто не находится на расстоянии нескольких шагов. И теперь, когда Исузу появилась в моей жизни, эта идея нравится мне еще больше.

«Держите меня за руку. Следуйте за мной».

Ф-фу!

Другое «и» — теплая одежда. На Аляске даже вампиры нуждаются в чем-то, что позволяет им сберечь тепло. Не потому, что иначе мы будем мерзнуть. Наоборот. Мы не чувствуем. Мы не заметим, как кровь в наших венах медленно превращается в слякоть. Мы ведем себя как лягушка, которую бросили в кипяток. Объясняю: если бросить лягушку в кипяток, она будет метаться, пытаясь спастись, но если бросить ее в холодную воду и медленно повышать температуру, она будет просто сидеть, пока у нее в буквальном смысле не закипят мозги.

Они оборудованы подогревом — куртки, которые мы носим на Аляске. Потому что наши тела не излучают тепла, которое можно удержать с помощью обычных курток, пальто и шуб. Пытаться согреть нас без помощи маленького электрического обогревателя — это все равно, что согревать кусок камня, завернув его в одеяло.

В этом есть свой плюс. Искусственно поднятая температура тела позволяет нам снова видеть наше дыхание. Какая мелочь — пар, вырывающийся изо рта. Но он символизирует, что мы живые существа, а не просто не-мертвые. Вид этого легкого облачка вызывает у вампира примерно те же чувства, что и результат действия виагры на какого-нибудь дедулю.

А теперь сложим все вместе. Плохая видимость? Теплая одежда и пар изо рта больше не вызывает подозрений? Плюс среднесуточная температура, которая убивает микробов лучше, чем старый добрый листерин,[67]даже если ваше дыхание благоуханно, как старый ржавый помойный бачок?

Да, думаю я. Каникулы. То, в чем нуждаемся мы с Исузу. Отдохнуть от всего.

Я покупаю ей парку в «JCPenney»,[68]в отделе для скороспелок — это под секцией «Гроб, Склеп и Преисподняя». Все, что требуется, чтобы выдернуть провода — это хороший рывок, но как быть с пером? Это уже другая история — особенно после того, как Исузу шлепается на распоротую подушку, и в комнате с минуту кружится маленькая метель.

— Эй, папочка, — произносит она тихим, слишком глубоким голосом, похожим на скрип ржавых железок. На всякий случай я не замечаю, что она подавлена. На всякий случай я не слушаю ее крики о помощи. — Что всегда поднимается?

Прежде чем ответить, я выплевываю перо.

— Цены, — бормочу я.

Это половина шутки, которая обычно очень нравилась моему отцу. Другая половина звучит так: «даже цены на то, что упало».

Исузу жует резиновый виноград — еще одна дикая привычка, которую она завела в последнее время. На кончике ягоды есть отверстие, в том месте, где она когда-то прикреплялась к резиновой лозе. Исузу научилась издавать с помощью этих штук чмоканье и звонкие щелчки — в свое время мы для этого пользовались жвачкой — и развлекается этим постоянно, потому что знает, как меня это достает. Другой вариант: она прикрепляет виноградину на кончик языка и показывает ее мне — для того, чтобы поглумиться над своим старым папочкой.

Именно это она делает сейчас, и я быстрым движением срываю с ее языка резиновую ягоду. Чпок!

— Будешь так делать — на языке вскочит болячка, — говорю я. — Советую об этом задуматься.

— Ага, точно, — отвечает она, вытаскивая еще одну из кармана пижамы. — Не, серьезно. Что ты решил затеять?

И снова смачное «щелк»!

— Я? — переспрашиваю я. — Маленький отпуск.

Исузу выглядит так, словно я только что ее шлепнул. Она перестает жевать. Она так любила доставать меня, но я единственный, кто оказался в ее распоряжении. И это ясно читается у нее на лице: сама мысль о том, что я уеду хоть на какое-то время, пугает ее больше, чем геенна огненная.

— Куда… — начинает она, — к-к-куда ты едешь?

О, вот что мне нравится в статусе родителя. Возможность безнаказанно мучить своего отпрыска. Я позволяю себе немного потянуть удовольствие.

— В Фэрбенкс, — говорю я. — А-Кей.[69]

— Епты-ы-ыть…

— Следи за языком!

— Извини, — бормочет Исузу. Пауза. Пауза. — Аляска?

— Двадцатичасовые ночи, детка, — говорю я, откладывая в сторону несколько перьев, которые приземлились мне на плечи. — Город развлечений для взрослых… — я выдерживаю паузу, а потом — «Ву-х-х-ху!!!» и отвешиваю короткий тычок невидимой боксерской груше, словно молоденький вампирчик… ну, скажем, тот, что гораздо моложе меня.

«Кто ты такой? — говорят глаза Исузу. — Кто ты такой и что ты сделал с Мартином?» Потом ее губы решают озвучить это чувство, поскольку глаза не обвинят их в плагиате.

— Кто… ты… — начинает она.

— Ты еще не понимаешь, для чего это? — я встряхиваю парку, поднимая новую снежную бурю.

«Мое! Мое! Все это мое!» — говорят глаза Исузу. Ну, или что-то в этом роде.

— Ты шутишь? — произносят в это время губы.

Ее обычный голос, не приглушенный, не похожий на скрип ржавчины.

— Не-а.

— Ты правда берешь меня с собой? — вопрошает она с волнением и настойчивостью, которых я слишком давно у нее не замечал.

Некоторое время я молчу, предоставляя ей ждать ответа. Томиться в ожидании. Потом даю ее парке нового пинка, улыбаюсь и позволяю утиным перьям кружиться вокруг нас — легким, как каламбур.

Есть одна вещь, которая не просто изменилась, как все на свете, а изменилась к худшему. Авиаперелеты. Нет, не обслуживание на линиях — обслуживание всегда оставляло желать лучшего. Стоимость билетов. Одно из дополнительных преимуществ, которое вы получаете, став вампиром — возможность покупать самые дешевые билеты, поскольку вы летаете исключительно ночными рейсами. Теперь, когда других рейсов просто не бывает, вам приходится платить по полной, чтобы возместить авиакомпании «убытки», которые она несет из-за того, что самолеты днем не летают.