Книга Темные самоцветы - Челси Куинн Ярбро

Истинно говорят, что праздность ввергает женщину в грех. Такого бы не случилось, будь у сестры дети: они отвлекли бы ее от подобных вещей. Но вот уже девять лет, как она и Надасди в союзе, какой не приносит плодов. Надасди большую часть своего времени проводит вдали от родового замка Баториев, нередко наскакивая с войсками на турок, но еще чаще ища развлечений другого вида в Вене и в других известных попустительством к тайным порокам людским городах. Хотя очень многие высоко ценят его личные качества, находятся и те, что поглядывают с неодобрением на поведение зрелого мужа, сходное с выходками блудливых щенят.

Одно тянет другое. Постоянное отсутствие супруга оставляло Эржебет много времени для докучных томлений и толкало на безрассудства. Ей совершенно нечем было себя занять. В угоду Надасди она не устраивала светских приемов и жила замкнуто, довольствуясь обществом экономки; та же не преминула пустить в ход свои чары, внушенные ей наущением самого сатаны.

Брат, подумай, можешь ли ты не принять во внимание то, что твоя кузина стала усердной прислужницей дьявола и с неустанным рвением занимается изучением заклинаний, способных наделить ее темной силой, направленной к разрушению всего светлого и укреплению царствия мрака? Ты должен всемерно воспротивиться этому злу, иначе дурная слава распространится и на тебя, а в наше время никто не убережется от неприятностей, будучи заподозренным даже в малейшей причастности к сатанизму.

Да будет твой суд скорым и праведным, мой царственный брат. Поразим дьявола в самое сердце и очистим имя Баториев от всяческой скверны. Ты наделен властью, ты можешь повлиять на несчастную, убедив ее искренне и чистосердечно раскаяться в своих прегрешениях. Если же Эржебет этому воспротивится, то тебе ничего не останется, кроме как с чистой душой снять со своей совести все заботы о ней и передать ее на попечение церкви. Моля Господа ниспослать тебе мудрости для разрешения сего деликатного дела, остаюсь твоим верным слугой и кузеном.

Тибор Баторий.

29 мая, год Господень 1584».

ГЛАВА 6

Перекрестившись на иконы, Анастасий Сергеевич Шуйский попросил у хозяина дома дозволения повидаться «со своей любимой племянницей Ксенюшкой». Его губы, изогнутые, как лук Купидона, ярко алели под пшеничного цвета усами и выдавали в нем скрытую чувственность, почему-то неприятную Ракоци.

— Вы разрешите нам побеседовать с ней по-родственному — с глазу на глаз?

— Разумеется, — сказал Ракоци, тщетно пытаясь прогнать из сознания образ Корнелия Юста, подглядывавшего за свиданиями своей супруги с любовниками, которых сам же к ней подсылал. Бедняжка Оливия! Он дважды хлопнул в ладоши и велел прибежавшему из коридора слуге: — Будь добр, сообщи госпоже, что пришел ее двоюродный дядя.

Слуга, поклонившись хозяину с гостем, торопливо ушел.

— Как погляжу, у вас нет привратника, — заметил с удивлением Анастасий.

Ракоци пожал плечами.

— Юрий пожелал перейти к отцу Погнеру, и я тому не перечил, поскольку и сам являюсь сотрудником миссии. — Его черный доломан был полурасстегнут, и под ним ярким пятном выделялась красная шелковая сорочка. — Со временем я кого-нибудь подыщу.

Вечер был очень теплым, духота предвещала грозу. Торговцы на рынках совсем истомились, лошади обвисали в упряжи, белые голуби, обычно заполонявшие небо Москвы, вернулись в свои голубятни. Ров, окружавший кремлевские стены, источал ужасающее зловоние.

— Ну-ну, — проворчал Анастасий и огляделся. — Вы превосходно обустроили дом.

— Благодарю, — сказал Ракоци, — Я, если вы не против, дождусь с вами Ксению, а потом схожу к поварам. Скажите, чего бы вам хотелось отведать?

Анастасий потер руки.

— Пряников и вина, если можно. Лучшего по такой жаре не придумать. Вы хорошо освоились у нас, Ракоци, не то что ваши иезуиты. — Его блестящие глаза вновь с живостью обежали гостиную, чуть задержавшись на штофных английских шторах; впрочем, боярин хвалить их не стал. — Что у вас там? — Он указал на комод с инкрустацией. — Не Ледовое ли побоище? Выбор странный для инородца, но приятный русскому сердцу. А этот фонарь определенно делали наши московские медники, или я буду не я. Что до потолочной резьбы, то и она выше всяких похвал, ибо строга и искусна.

— Благодарю, — опять сказал Ракоци и повернулся навстречу Ксении, появившейся наверху.

Та, розовая от жары и смущения, казалась совсем юной; впечатление дополняли две длинные бронзовые косы, заплетенные просто — без лент. В сарафане поверх льняной блузы она была так хороша, что Анастасий одобрительно крякнул и масляно прищурил глаза.

— Да окажет Господь вам благоволение, Анастасий Сергеевич, — сказала Ксения, спустившись по лестнице вниз.

— И тебе желаю того же, племянница, — ответствовал чинно боярин.

— Надеюсь, вы в добром здравии?

— Господь милостив. — Анастасий широким жестом обвел гостиную. — Вижу, что и твои молитвы услышаны, чему я очень рад. Не всякой красавице удается достичь подобного благополучия, а уж в твои-то лета… — Он махнул рукой и заговорщически подмигнул. — Возможно, все это тебе ниспослано во искупление вины, моя милая. Что ты сама-то думаешь, а?

Ракоци не понравился тон Анастасия, но он постарался ничем не выдать свое недовольство и ограничился тем, что с вежливой укоризной заметил:

— Замужество вряд ли кому-либо посылается во искупление, Анастасий Сергеевич.

— Возможно, возможно, — хохотнул Анастасий. — Тогда скажем так во спасение — да и кончим на том. — Он наслаждался собственным остроумием в той же мере, что и возникшей неловкостью. Ситуация, похоже, его забавляла.

Ксения не сочла нужным как-либо отреагировать на выходку родственника. Ракоци поклонился и распахнул ближайшую к нему дверь.

— Думаю, вам будет удобнее побеседовать в малой гостиной, а я, с вашего разрешения, удалюсь, чтобы отдать распоряжения слугам и поварам.

— Конечно, конечно, — закивал Анастасий, сопровождая слова свои беспечным взмахом руки и уже больше не глядя на хозяина дома.

Малая гостиная являла собой приятную комнату с четырьмя мягкими стульями вокруг низенького стола, с книжными полками на стенах и картинами между ними. Особенное внимание привлекало одно полотно: обнаженная светловолосая женщина припадала к ногам грозного вида мужчины в раззолоченных одеяниях и короне из молний. То были Юпитер с Семелой,[6]матерью Диониса, которым итальянский художник своевольно придал черты Джулиано Медичи и Симонетты Веспуччи.

Ксения выждала, когда Анастасий усядется, и лишь после этого села сама.