Книга Вестники времен. Рождение апокрифа - Андрей Мартьянов

Конрад знал этого человека под самыми разными именами, но предпочитал прозвище – «Данни». Как однажды объяснил его конфидент, так в горах на севере Британии, где вроде бы находилась родина Данни, называли маленьких потусторонних существ, отчасти похожих на домовых – сообразительных, неуловимых и коварных.

Данни родился дворянином, но, как и все кельты, был преизрядным варваром. Благородное происхождение не поднимало его в глазах цивилизованных европейцев выше конюха или золотаря. Прошлое Данни оставалось темным и загадочным, однако из определенных намеков Конрад сделал вывод, что его знакомый принимал какое-то участие в шотландском мятеже 1180 года, когда король Генрих II вынудил скоттов принести вассальную присягу короне Англии. Потом он каким-то образом перебрался в Рим, был замечен молодым кардиналом Пьетро Орсини (наверное, получив рекомендации) и вскоре – не позже наступления 1182 года – начал выполнять поручения службы, занимавшейся особыми делами…

Опала всегда приходит нежданно. Через пять лет Данни с помощью Орсини спешно покинул Рим, а поскольку старинная латинская семья кардинала поддерживала дружеские отношения с Монферратами, монсеньор Пьетро порекомендовал своему порученцу на время, пока буря не утихнет, укрыться в замке маркграфа Конрада. Там они и познакомились. Умевший подбирать себе верных сторонников Конрад тогда же предложил Данни пойти к нему на службу: Монферрат понимал, что этот человек многое умеет, располагает весьма опасными секретами, и, что немаловажно, умеет изобразить из себя как благороднейшего дворянина, так и разбитного наемника. Его долго учили, как не вызывать подозрений.

Данни отличался сдержанной циничностью, в равных долях перемешанной с изрядным презрением к человечеству, хладнокровием, самоуверенностью и абсолютным бесстрашием – если он брался за дело, его не могло оставить никакое препятствие и никакие враги. Конрад еще не встречал второго подобного бойца, правда, на турниры его выпускать не стоило: тут бывший посланник Ватикана не признавал никаких правил и стремился убить своего противника – быстро и незамысловато.

Риск, конечно, оставался. Доверить малознакомому человеку величайшую тайну, которой владели лишь очень немногие, Конрад не мог. Но выяснилось, что варвар смыслит не хуже самого мудрого ритора из Сорбонны – выполняя отдельные поручения Монферрата, Данни меньше чем за год сам докопался до сути. И почему-то полностью поддержал невероятный замысел честолюбивого маркграфа. Видимо, сыграла роль извечная кельтская тяга к авантюрам, причем чем безумнее выглядел план, тем лучше. Конрад получил вернейшего сподвижника, трудившегося, однако, не просто ради идеи – Монферрату пришлось клятвенно пообещать, что в случае успеха он обеспечит Данни все: деньги, титул, земли и защиту от прежних врагов.

Но до этого еще предстояло пройти длинной дорогой, ведущей по краю бездонной пропасти.

– Ты мне нужен здесь, – тихо обратился Конрад к хлопьям пергаментного пепла, разлетевшимся по полу, – и с бумагами. Правильно сказал Ибелин: остается лишь надеяться… И я надеюсь.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Откровенные беседы на лоне ночи

2 октября 1189 года, глубокая ночь и далее.

Мессина, королевство Сицилийское.

Праздник завершался.

Часть гостей, в основном люди пожилые, устроились ночевать в замке и пристройках. Их благородные наследники продолжали кутить вовсю, благо еды на столах оставалось более чем достаточно, винная река не иссякала, да и ночь являлась самым чудесным временем суток для легких заигрываний, душевных разговоров и составлений планов на будущее.

Слегка выбившаяся из сил Беренгария подсела к Элеоноре, поделиться впечатлениями о гостеприимстве короля Танкреда, а Казаков наконец-то получил возможность нормально поесть. Торжественные церемонии благополучно остались в прошлом, а посему новый оруженосец сэра Мишеля безо всякого смущения прихватил с королевского стола копченого цыпленка, немного зелени и тушеных овощей, после чего уселся на специально поставленные за креслами венценосцев невысокие сиденьица и заработал челюстями, отправляя обглоданные косточки в кошачью клетку. Удивительная египетская скотинка, перешедшая в собственность наваррской принцессы, принимала подношения с благосклонностью и величием особы, приближенной к трону.

– За хвост бы тебя потягать, чтоб не воображала, – сквозь набитый рот обратился Казаков к кошке, но та лишь лениво зевнула и, задрав ногу, принялась вылизывать розовый зад.

Крайне недовольный разговором с матерью Ричард Львиное Сердце отрешенно фланировал по залу, небрежно кивая пытавшимся завести с ним разговор девицам, на лицах которых мелькало крайне озадаченное выражение. Все видели, что невеста короля полный вечер отдавала предпочтение неизвестному никому мессиру, выглядевшему по сравнению с Ричардом совершеннейшим заморышем. Ростом не особо вышел, худощав, лицом походит на сарацина. Что особенного нашла в этом наваррце принцесса?

Уже вовсю разгуливали пущенные неизвестно кем слухи. Будто бы верный спутник Беренгарии – ее сводный брат, незаконный сын короля Санчо, или, еще чище, вдохновенный влюбленный, который завтра вызовет Ричарда на поединок ради обладания сердцем благородной девицы… Впрочем, подобные сентенции более относились не к реальной жизни, а к сюжетам «Песни о Роланде», но как же занятно было наблюдать столь бросающуюся в глаза привязанность госпожи Беренгарии к таинственному молодому человеку, даже имени которого никто не знал!

– По-моему, наш приятель влип, – сообщил Гунтер сэру Мишелю, выслушав очередную невероятную историю о наваррке и ее паладине. – Тебе не кажется, что все слишком показушно? Меньше чем за сутки Беренгария ну никак не могла в него влюбиться! Не в королевских это правилах. Да и влюбляться-то, честно говоря, не во что. Ричард куда привлекательнее.

– М-м-м… – глубоко и очень нетрезво кивнул рыцарь. – Не беспокойся. Элеонора знала, что делала. Не забивай себе голову всякой ерундой.

– Ерундой? – ахнул Гунтер. – И ты вот это называешь ерундой?

Изрядно опьяневший норманн не видел, как Беренгария, шествуя рядом с мессиром оруженосцем, приблизилась к большому, но тесному кольцу дворян, следивших за песенным состязанием. Собственно, оно заканчивалось несомненной победой Бертрана де Борна – он сумел вспомнить наибольшее количество баллад и исполнял их весьма прочувствованно, в то время как шевалье де Монброн более упирал на свой красивый голос и аффектацию.

Перед принцессой расступились, Бертран поклонился Беренгарии, низко опустив лицо, дабы скрыть ухмылку самого гадкого вида, а Робер де Монброн припал к ногам принцессы и поцеловал краешек ее платья.

– Позвольте мне поучаствовать, – громко сказала Беренгария, иронично поглядывая на мессира де Борна. – Даже в отдаленной Наварре девиц учат играть на виоле. Правда, я сама отнюдь не сочиняю лэ, но помню многие чудесные песни…

– Ваше королевское высочество доставит всем собравшимся райское наслаждение своим отточенным умением, – пропел Бертран де Борн. Галантные слова из него вылетали, как болты из арбалета. Где-то справа маячил огорченный Ричард, заинтересовавшийся речами будущей жены, способной принести ему сто пятьдесят тысяч безантов приданого. Самое время поухаживать, после эдаких-то новостей!