Книга Обман - Валерио Эванджелисти

Выйдя на улицу вместе с первым консулом, он надвинул на лоб шляпу с плюмажем.

Мишель постоял на крыльце, обдумывая последние слова барона, но тут же отверг его намек. Он никогда не ударит Жюмель, даже если она того заслужит. Бесчисленные провокации на эту тему он расценивал как искупление бесчисленных ударов, которые он раздавал другой женщине, отняв у нее всякую возможность счастья. И жизнь тоже.

Погрузившись в свои мысли, он не сразу увидел, что к нему с той стороны улицы приближается Этьен Лассаль, хозяин мельницы, что находилась напротив его дома. Пузатый, вечно перемазанный мукой мельник был очень возбужден.

— Доктор де Нотрдам, — начал мельник, стащив берет с лысой головы, — мне надо с вами посоветоваться.

Мишель с трудом оторвался от своих мыслей.

— Что случилось? Кто-нибудь из мальчиков заболел?

— Нет, это я не в порядке, очень волнуюсь.

— А в чем дело?

— Дело в странных цветах. — Лассаль сглотнул, — Видите ли, я сам развожу кукурузу на муку. Так вот, уже с месяц среди початков, которые хранятся в амбаре, я нахожу какие-то невиданные цветы. Нет, бывает, что попадаются всякие сорняки или побеги винограда, но цветы, которые я нахожу в последнее время, меня пугают.

Мишеля передернуло, когда он представил себе, что сейчас увидит. Но, пересилив дрожь, он протянул руку:

— У вас есть с собой хоть один? Покажите-ка.

Мельник положил ему на ладонь пригоршню цветков. Они чуть завяли, но не засохли. Мясистые, складчатые лепестки были липкими на ощупь и склонялись к дрожащим пестикам. Они были похожи на маленькие желтые глаза с выкаченными глазными яблоками и внушали ужас.

Мишель прекрасно понял, что это означает.

— Он уже здесь, — неосторожно прошептал он, — может быть, совсем близко.

— Вы о ком? — спросил Лассаль.

— Да так, ничего. А скажите, вы, случайно, не слышали разговоров о каких-нибудь необычных событиях? О двойных звездах на небе, о рождении уродцев или о дождях из вязкой красной грязи?

Мельник перекрестился.

— Вы меня пугаете, доктор. Раньше я слышал что-то подобное, но вот уже годы, как никто…

— А может, о двойных красноватых кругах вокруг луны, о рождении двухголовых телят, о появлении двойных кругов вокруг солнца? Как будто к нам заглядывает иной мир?

— О господи, нет! — Мельник побледнел. — Вы на самом деле меня напугали. Единственное, что необычно, так это дымка, которой в Провансе отродясь не было.

Мишель поднял глаза.

— Дымка? Что за дымка? Облачка случаются, но небо ясное.

— Она обозначилась к югу отсюда и быстро распространяется, — Лассаль обвел рукой вокруг себя. — Путешественники говорят, что от Марселя до Экса горизонт стал не таким прозрачным, как обычно, он словно затянут дымкой. Солнце днем не греет, а ночью так темно, что даже звезд не видно. Люди говорят, что дело в фокусах зимы.

Мишель выронил цветки и поднес руку к плечу, ощутив странный запах.

— Значит, дымка распространяется?

— Да, последний путник, который о ней говорил, был из Авиньона. А что, здесь есть какая-то опасность?

— Нет, успокойтесь. Боюсь, это касается только меня, по крайней мере пока. Забудьте о цветах и дымке, господин Лассаль, тем более что все равно ничего не поймете.

Он кивнул мельнику и, не обращая внимания на его удивление, вошел в дом. Маленький шрам на плече невыносимо разболелся. Закрыв дверь, он опрометью бросился по лестнице на верхний этаж, лихорадочно стараясь вспомнить точную дозировку белены и ястребиной травы для зелья.

НЕНАВИСТЬ

Катерина Чибо-Варано пылко сжала руки Жюмель.

— Вы хорошо сделали, что пришли, друг мой, — радостно начала она, — Муж не возражал против вашей поездки? Салон и Париж порядком далеки друг от друга.

— Он думает, что я в Лионе, у кузины. Даже дал мне с собой рукописи, которые я должна отдать в типографию, — Жюмель огляделась с легким недоверием, — А где господин Молинас? Я думала, что встречу его здесь.

Катерина, заставив себя излучать доброжелательность, тряхнула головой.

— Он живет в другом квартале Парижа. Чтобы добраться до Сен-Жермен-де-Пре, ему понадобится по крайней мере час. Но я уже послала слугу известить о вашем приезде.

— Я так давно его не видела, — задумчиво сказала Жюмель, — Но должно быть, он в курсе всех событий моей жизни. В последнем письме он поздравлял с рождением Магдалены.

— Вашей дочери?

— Да. Ужасное имя, правда? Но Мишель настоял, чтобы ее так назвали, и у меня не было сил ему возразить.

— Имя Магдалена вовсе не кажется мне таким ужасным.

— Это потому, что оно красиво звучит, а в Евангелии так звали раскаявшуюся грешницу.

Катерина приподняла брови.

— Вы ошибаетесь. Это имя происходит от Марии Магдалины, благочестивой женщины. Но даже если оно происходит от имени грешницы, то ведь она свои грехи искупила.

Жюмель обиженно тряхнула головой.

— Вот это-то мне и не нравится. Что она должна была искупать? Если она отдавалась многим, мотивов могло быть два: либо нужда заставляла, либо ей это нравилось. Ни один из этих мотивов не кажется мне таким уж страшным грехом.

Катерина вдруг почувствовала неожиданную симпатию к сидевшей напротив молодой бесстыднице. Она улыбнулась.

— Надеюсь, вы пошутили. Подобные идеи аморальны. Не думаю, чтобы ваш муж их одобрил, и не думаю также, что вы решились бы их высказать при нем.

Жюмель собралась ответить, но тут в комнату вошел Пьетро Джелидо, отвесив дамам поклон.

— Я только что от Диего Доминго Молинаса. Он просил предупредить вас, что должен уладить некоторые дела и запоздает надолго.

Жюмель скорчила гримаску.

— Он вынуждает меня ехать через всю Францию, бросив ребенка на няню, а сам заставляет ждать. Вот возьму и уеду.

— Анна Понсард, если не ошибаюсь? — повернулся он с поклоном, на этот раз персонально к ней, — Молинас предоставил меня в ваше распоряжение, мадам. У вас есть неотложные дела?

— Да, в Лионе. Я должна найти типографа, который мог бы напечатать некоторые работы Мишеля.

— В Париже полно прекрасных типографов. Рукопись у вас с собой?

— Да, подождите.

Жюмель оттянула рукой юбку и достала из-под пояса объемистый сверток.

— Вот она.

Завладев свертком, Пьетро Джелидо поспешил его развернуть.

— Простите мне мою бестактность, но я должен знать, о чем там речь.

Он поднес рукопись к свету вечернего солнца, падавшему из окна. Потом задумчиво сказал: