Книга Первая мрачная ночь - Маргарита Малинина

– Видимо, любезнейшая Юлия собралась писать заявление на меня за беспрестанные домогательства, – не удержался от возможности поприкалываться над вашей покорной слугой неугомонный Вадим Дмитриевич.

– Да вы телепат! – не осталась я в долгу. Эта шуточка пришлась как нельзя кстати и помогла мне избежать необходимости отвечать.

Значит, участковый есть. Что ж, нужно как-нибудь к нему выбраться, сообщить о маньяке-садисте. Заодно помогу ему избавиться от скуки (участковому, а не маньяку, у последнего и так не жизнь, а сплошное развлечение) и, как следствие, алкогольной зависимости. Ему в итоге дадут сразу капитана или хотя бы старшего лейтенанта, если он еще им стать не успел, и премию в размере эдак ста пятидесяти рублей, а мне – всеобщее признание, народную славу. Обо мне газеты будут трубить! Обо мне напишут в книгах и снимут фильм!

Громкий Ксюшин плач на втором этаже вывел меня из больных честолюбивых размышлений. Прошло немного времени, но он так и не смолк.

– Ну где там Динка? – недоумевал Леонид. – Оглохла, что ли?.. Это все вы! Где вы ее спрятали? – Эта непонятная фраза адресовалась Анне Михайловне, у которой полезли на лоб глаза.

– Кого я спрятала? Вы о чем, Леонид?

– Не притворяйтесь! Мы ночью поругались, и она пошла к вам за утешением, в жилетку поплакаться. Так мне и сказала, что к вам направляется, – немного сбавив обороты, продолжил он, видя удивление на лице собеседницы. – Чтобы вы ей отдельную комнату выделили. Я и к завтраку специально не спустился, чтобы не нарваться на нее. Видеть не могу! – И добавил испуганно: – А что, она к вам не приходила?

Ксения наверху неожиданно замолкла. Мы тоже.

– Нет. Я не видела ее со вчерашнего вечера, когда Юлечка с Николаем приехали. – Мы кивнули. – Она выпила снотворное и поднялась наверх. Все.

Возникла напряженная пауза. Куда могла подеваться Дина?

– Вот зараза! Смылась, – высказал предположение ее муж, но как-то неуверенно. Было видно, что, несмотря на изреченные фразы, он о ней волнуется. – Но бросить ребенка! Со мной?! Я совершенно не умею с ними обращаться.

В этот момент большинство вспомнило, что именно на это Дина и сетовала. Вполне вероятно, что она решила проучить мужа, оставив ненадолго наедине с дочерью. Я бы так, например, не сделала, да и множество других женщин, но чужая душа – потемки.

Засим с выводами и последующими радикальными действиями решили подождать до завтра. Доев обед, присутствующие начали собираться на рыбалку. Я поняла, что судьба дает мне отличный шанс посетить участкового и сокрыть это за семью печатями, и наотрез отказалась. Разумеется, не обошлось без того, что меня стали уговаривать, Колька порывался поймать для меня самую большую рыбу, но только если я пойду с ними, а Вадим Дмитриевич вообще умолял, встав на колени, и клятвенно заверил, что без меня никуда не уйдет, но я оставалась непреклонным ослом, коим бывала сравнительно часто, вскоре на меня плюнули и ушли. Обрадовавшись, я выждала ради конспирации десять минут и тоже удалилась, не забыв запереть ворота. Не без помощи местных жителей я отыскала-таки жилище участкового, коим являлся обычный для этой части поселка задрипанный железный сарай с давно не мытыми окнами, но на этом везение закончилось: как назло, дома никого не оказалось. К счастью, у меня хватило ума перед выходом, предусматривая такой вариант, захватить блокнот и ручку. Накорябав на скорую руку записку, которая звучала так: «Есть информация о местонахождении маньяка-насильника. Коттедж 42, спросить Юлю», я свернула записку трубочкой и всунула в ручку двери.

Я проходила мимо особняка, держа курс на нашу с Колей скромную обитель и думая о том, что предпочесть: новое произведение Марининой или учебник по философии, и все более склоняясь в своем выборе в пользу первого, когда до моих ушей из внутренностей трехэтажного дома донесся детский плач. Бедная Ксюта! Совсем забросили ребенка. Надо бы проверить, что с ней, но существует маленькая проблема: понятия не имею, как обращаться с младенцами! Последний раз общалась с представителями этой «расы», когда сама была такой же.

Но делать нечего, я вошла в дом. Почувствовав странный, непонятно откуда взявшийся легкий укол предчувствия, стала подниматься по деревянной лестнице, держась за резные перила и любуясь красивыми картинами и ярко разрисованными панцирями черепах, которые украшали стены там и тут.

На втором этаже передо мной предстал коридор и шесть одинаковых дверей, по три с каждой стороны. Которая из них мне нужна? В этот же момент, словно услышав мои мысли, Ксения снова заревела. Однако со звукоориентацией (если есть такое слово) у меня было ой как плохо, и даже на таком минимальном расстоянии я сумела ошибиться, зайдя сперва в комнату супругов Петровых. Оглядев фотографию тети Полины, сделанную явно в этих краях, в рамке на столе, и одновременно услышав детский плач за стеной, поняла, что обмишурилась, но вторая попытка увенчалась-таки успехом. Посреди комнаты имелась в наличии премиленькая детская кроватка с плачущим чадом внутри. Мне повезло, задача решалась элементарно: ребенок требовал смены подгузника. Таковые быстро себя обнаружили неподалеку от кроватки и порадовали Юлю Образцову подробнейшей инструкцией. Мы трое – я, Ксения и памперс – остались друг другом довольны, с чем я и удалилась из комнаты.

Стоило приблизиться к лестнице – дурное предчувствие снова дало о себе знать покалыванием в сердце. Почему-то ужасно не хотелось спускаться. При всем при том я была убежденной фаталисткой, считавшей, что чему быть – того все равно не миновать, потому старательно душила в себе эти недобрые знаки, спускаясь по лестнице.

«Видишь, все обошлось! – обрадованно сказала я сама себе, преодолев пугающий спуск. – А ты боялась!»

Подойдя к входной двери, я дернула за ручку, собираясь выйти на улицу. Однако выход был прегражден: на пороге стоял Девочкин Вадим Дмитриевич, и выглядел он так, что я сперва от испуга пискнула: волосы спутанные и будто два года не мытые, глаза выпучены и яростно сверкают, рот перекошен, приоткрыт, и оттуда тоненькой струйкой течет по подбородку слюна, капая на ворот красной, заляпанной неизвестного происхождения странными буроватыми пятнами, тенниски.

– Юлечка-а, – прошипел он, выставляя напоказ свои зубы, на которых тоже было что-то буро-красное.

Правая рука Вадима Дмитриевича безвольно болталась вдоль тела, только пальцы ритмично сжимались и разжимались (или псих, или сильно нервничает), левая же спряталась за спиной. Интересно, что у него там? Для меня что-нибудь?

– А-а-а, – совсем тихо прошелестел он, подобно осине на легком ветру, и высунул язык. Тут уж я поняла происхождение пятен на тенниске и зубах: Вадим Дмитриевич зачем-то порезал себе язык. Может, облизывал саблю? Теперь кровь обильно с него капала, смешиваясь со слюной и добавляя рисунок на одежду. Что с ним происходит? Ему плохо?

– Вам плохо? – тревожно осведомилась я. Он отчетливо покачал головой и улыбнулся. – А, это вы так шутите?

Вместо ответа он достал левую руку из-за спины. Оказалось, что прятал там Девочкин… топор. И судя по тому, с какой серьезностью он поднял это орудие над головой, я поняла, что Вадим Дмитриевич, к сожалению, вовсе не думал шутить.