Книга День Святого Никогда - Антон Фарб

Все это Марта успела расслышать в таких подробностях потому, что неравной борьбой с ордами винных бутылок Бальтазар занимался вплоть до самого вечера, игнорируя мольбы заботливой девушки покинуть стылое подземелье или хотя бы позволить принести ему плед, или плащ, или шубу, или, на худой конец, что-нибудь из еды…

Так и прошел этот день.

А с наступлением темноты в дверь постучали. Жандармы предъявили Марте оформленный по всем правилам ордер на арест героя Бальтазара и были проведены ею в кухню, где бравый констебль попытался предъявить этот ордер самому Бальтазару. В тот же миг в погребе раздался страшный грохот, а в люке и в груди бравого констебля появились отверстия значительных размеров. Из первого отверстия (в люке) поднимался вонючий дым, а из второго (в констебле) — лилась кровь.

Марта упала в обморок, и это было очень кстати: услышав о грохоте, дыме и отверстиях, Бертольд, до сих пор бубнивший что-то себе под нос и, казалось, не обращавший особого внимания на соседей, вдруг грохнул кружкой об стол и заорал свою любимую песню о Дне Святого Никогда.

— В этот день берут за глотку Зло!.. — взревел он своим хриплым голосом, и Феликсу, Патрику и Марте пришлось пересесть за другой столик (хорошо хоть, что обеденный перерыв уже успел благополучно завершиться, и столики освободились почти все), где Марта и закончила свой рассказ.

Собственно, рассказывать оставалось самую малость: очнувшись, девушка увидела, что число отверстий в люке погреба выросло до полудюжины, а тело констебля уже прибрали его коллеги, и один из них, что посообразительнее, подойдя к люку со стороны, представился Бальтазару как его лучший друг Феликс и попросил его выходить. Люк распахнулся, и оттуда показался пьяный вдрызг Бальтазар. Голова его покачивалась, и при ходьбе он опирался на палаш. Палаш тут же отобрали, а на голову испанцу набросили мешок, и хорошенько связали руки и ноги толстой веревкой. Потом жандармы взвалили на плечи вяло брыкающийся сверток, а тот, что посообразительнее, посоветовал Марте взять самое необходимое и убираться из этого дома как можно скорее, что Марта и сделала.

Уходя, жандармы подожгли дом…

— Донос, — сказал Патрик, листая страницы черновика монографии о драконах. — Его арестовали по доносу. — Он подтянул к себе палаш, ни на секунду не желая расставаться с этими двумя предметами, и поскреб ногтем клинок. — Они заплатят, — сказал он, стиснув рукоятку палаша. — Они заплатят.

— Да, — сказал Феликс. — Они заплатят. Но меч здесь не помощник. Есть оружие и пострашнее.

— Да? — вскинул брови Патрик.

— Марта, — просительно сказал Феликс, — голубушка…

— Что вам, сударь?

— Бумагу, перо и чернила.

6

На своем веку Феликсу довелось побывать во многих местах, вселявших суеверный ужас в сердца людей на протяжении столетий: он спускался в карстовые пещеры Чатыр-Дага и в сумрачные гроты Хеллоха, где слепые подземные твари бросались на его меч, и пламя «летучей мыши» было зеленоватым от вони, которая проистекала из вспоротых тел червеподобных монстров; почти неделю он блуждал в лабиринте Кноссоса, следуя за меловыми отметинами на стенах и ожесточенно сражаясь с вековыми занавесями паутины; его едва не погребли под собой руины замка Каринхале, а проникнуть за неприступные стены горной твердыни Дракенсберг (и, что гораздо важнее, выбраться обратно) оказалось ничуть не легче, чем пересечь потом Высокий Вельд — но все эти кошмарные творения больного человеческого разума или свихнувшейся природы не шли ни в какое сравнение со столичным Дворцом Правосудия.

Нигде и никогда не испытывал Феликс того запредельного, выходящего за всякие рамки и пробирающего до мозга костей страха, что охватил его в пронизанных весенним солнцем и наполненных людским гомоном анфиладах Дворца. Здесь жизнь человека ломалась с легкостью спички, а гордые аристократы и богатые фабриканты шли на поклон к Его Величеству Клерку. О, здесь слово «клерк» означало нечто большее, чем просто профессию или социальный статус: быть клерком во Дворце Правосудия значило быть по ту сторону барьера, а барьеры здесь, хоть высотой своей они и не достигали пояса взрослого человека и были сделаны из порядком рассохшегося и скверно обтесанного дерева, преодолеть было так же сложно, как и перемахнуть через крепостную стену Дракенсберга, увенчанную настоящими драконьими зубами. А клерки, стерегущие барьеры, вполне могли потягаться с африканскими гарпиями в том, что касалось дурного нрава и привычки издеваться над своими жертвами. Но если в Дракенсберге Феликс оказался в общем-то случайно (левиафан и шторм были тому причиной), и смог удрать оттуда без особого ущерба для своей репутации и анатомии, то во Дворец он пришел сам, добровольно, и отступать права не имел. Особенно в компании Патрика. Юноша, за неимением опыта и дарованной оным выдержки героя с многолетним стажем, при виде все новых и новых барьеров и восседающих за ними клерков сатанел буквально на глазах.

…С первым барьером и первым клерком Феликс и Патрик столкнулись еще в вестибюле. Все здесь было чинно и благородно: ничто не предвещало беды — как тому и полагается быть в мало-мальски приличной мышеловке. К разбитому на шесть застекленных ячеек барьеру вело шесть ковровых дорожек, разграниченных символическими оградками из высоких латунных столбиков и соединяющих их цепочек, обернутых вишневым бархатом. На ковровых дорожках переминались с ноги на ногу шесть не очень длинных и вполне смирных очередей, состоящих преимущественно из просителей среднего, если судить по одежде, достатка. Приближаясь к застекленной ячейке каждый проситель заискивающе улыбался и просовывал в окошко свои бумаги, после чего клерк некоторое время их изучал и выносил вердикт: направо или налево. Налево отправлялись истцы: там, в северном крыле Дворца, обитали прокуроры в своих угольно-черных мантиях; а направо, как можно было догадаться, посылались ответчики в поисках защиты и опеки со стороны облаченных в алые мантии адвокатов из многочисленных контор южного крыла. Около двух месяцев тому назад Феликс с Йозефом уже проделали путешествие в южное крыло, и теперь ему надо было просто повторить ритуал.

— В контору «Бергер, Бергер и сын», — проговорил он в окошко. — Нам назначено.

— "Бергер, Бергер и сын", — эхом отозвался из-за стекла клерк, водя пальцем по толстенной книге регистраций. — По какому делу?

Феликс запнулся: Бергеры давно отказались от дела Бальтазара, и этот факт наверняка нашел свое отражение в гигантском реестре, но тут на выручку пришел Патрик:

— Остин против Тиннербаума.

— Направо, третий этаж, комната триста девяносто один, — пробубнил клерк. — Следующий.

Приободренные первой победой, Феликс и Патрик миновали барьер и направились к правой лестнице.

— А откуда ты?.. — спросил Феликс.

— Я работаю на Тиннербаума. Фабрикант, помните? Он надул своего поставщика Остина, и теперь раз в неделю таскает меня в контору Бергеров.

— Очень кстати… — пробормотал Феликс, озираясь по сторонам. — Удачно получилось, ничего не скажешь… А как же нам попасть в северное крыло? Должен быть какой-то переход, я так понимаю. Давай-ка его поищем…