Книга Фаворит - Дик Фрэнсис

Его недоброжелательный взгляд говорил о том, что в данный момент я должен быть причислен к категории злодеев.

– Если вы готовы, мистер Йорк, – начал он саркастически, – мы выслушаем ваши показания.

Я окинул взглядом набитую людьми контору и сказал:

– Я предпочитаю дать показания вам одному.

Инспектор стал ворчать, он принялся было возмущаться, но в конце концов все удалились. Остались он и констебль с тетрадью, с присутствием которого я примирился. Я рассказал Вейкфилду все, что знал. Всю правду, и ничего, кроме правды.

Потом я вернулся в весовую и всем желавшим слышать рассказал, что я нашел Джо живым. Да, он говорил со мной перед смертью. Что он сказал? Два-три слова, и я бы предпочел не обсуждать их, если слушатели не возражают. Я добавил, что не упомянул о них полиции, но что, если это окажется важным, сделаю это непременно. И я старался придать своему лицу смущенное и задумчивое выражение, надеясь, что выгляжу так, будто у меня в руках ключ и я на пути к двери, за которой скрыта тайна.

Я повел Кэт выпить чашку чаю, и Пит, увидавший нас, не замедлил присоединиться. Им я рассказал ту же историю. Мне было совестно врать, но иначе все узнали бы, что Джо Нантвич умер, не сказав ни слова.

Незадолго до шестой скачки я уехал. Уже в воротах, обернувшись, я увидел, как Вейкфилд и Клиффорд Тюдор пожимают друг другу руки у дверей конторы ипподрома. Тюдор, который был с Джо незадолго до его смерти, должно быть, «помогал полиции в расследовании». К обоюдному удовольствию, как видно.

Я прошел через всю стоянку к «лотосу», отъехал и повернул на запад. На прямых и пустынных дорогах Даунсая дал полный газ, и моя маленькая машина помчалась со скоростью свыше ста миль. Пусть теперь попробуют угнаться за мной какие-то «маркони», подумал я с удовлетворением. Но, желая окончательно убедиться, что меня не преследуют, я резко притормозил в одном месте на вершине холма, откуда просматривалась вся округа, и долго изучал дорогу позади себя. Она была пустынна.

Проехав тридцать миль, я остановился в невзрачном придорожном отеле и заказал комнату на ночь. Я настоял, чтобы мой «лотос» поставили в гараж, который запирается. Я был далеко от Брайтона и как будто вне зоны влияния «Такси Маркони», но я не хотел рисковать. Я предпочитал укрыться от чужих глаз, одно дело – сунуть нос, куда не просят, и другое – самому положить голову на плаху.

После скучного обеда я прошел в свою комнату и написал письмо отцу. Трудное письмо. Я рассказал ему о смерти Джо и сообщил, что пытаюсь выманить мистера Тивериджа из его укрытия. «Ничего подобного ты не сделаешь», – вспомнились мне слова отца, и теперь я просил его извинить мое непослушание. Я постарался обернуть все это в шутку. «В конце концов, – писал я, – это не страшнее охоты на крокодила».

Я кончил письмо, запечатал и рано лег, но долго не мог заснуть.

Утром по дороге на ипподром я заехал на почтамт и отправил письмо авиапочтой. Я разменял на пенсы четыре шиллинга, завернул их в бумагу, получился тугой и тяжелый столбик. Я взял из чемодана носок и опустил в него эту металлическую колбаску и перетянул носок узлом. Я ударил в виде опыта этой штукой себя по ладони – достаточно, чтобы лишить человека сознания. Я положил ее в карман брюк.

На ипподроме я спросил дежурного констебля в паддоке, где найти инспектора Вейкфнлда, на случай если он понадобится. Констебль ответил, что инспектор в полицейском участке и на скачки сегодня не собирался, он был здесь утром. Я поблагодарил и пошел в весовую, где стал громко расспрашивать окружающих, не видел ли кто-нибудь инспектора Вейкфилда, с которым мне хотелось бы перекинуться парой слов насчет того, что сказал Джо перед смертью.

Я сознавал опасность, которую сам на себя навлекал. Я чувствовал, как напряглись нервы. Пульс, который немного учащался, когда я подъезжал легким галопом к старту, теперь стучал в висках, я слышал, как колотится мое сердце. Каждый звук казался громче, каждое случайное замечание – многозначительнее и даже свет – бешено ярким. Я не был испуган, это сказывалось напряжение.

Меня заботило теперь только одно – не подставить под удар спину. Вероятнее всего, думал я, меня постараются увлечь куда-нибудь подальше от людских глаз, как они проделали с Джо, ипподром – слишком людное место для убийства.

Скорее всего, мне следовало ожидать удара ножом. Удара под ребро. Этот прием удался в случае с Джо, и у ножа то преимущество, что это оружие бесшумное и точное. Нож остается в теле жертвы, и убийца избавлен от забот, связанных с необходимостью отделаться от оружия. Французские стальные кухонные ножи, одним из которых был убит Джо, продаются в любой скобяной лавке, вещь слишком обычная, чтобы стать серьезной уликой, и в то же время легкодоступная для каждого. Я предпочел быть наготове. Пальцы уверенно сжимали тугой сверток пенсов в моем кармане.

Я надеялся, что, защищаясь, сумею оглушить убийцу, надо только, чтобы удар пришелся в висок. Я доставляю его в бессознательном состоянии к инспектору Вейкфилду, и ему предъявят обвинение в покушении на убийство. Я верил, что Вейкфилд с его бульдожьей хваткой в этих условиях вырвет признание у самого заядлого преступника и что при удаче мы получим ключ к личности Тивериджа. Конечно, меньше всего можно было ожидать, что Тиверидж заявится собственной персоной. Я верил его хриплому заверению по телефону, что он лично ненавидит насилие и эту грязную работу, при виде которой его бы затошнило, поручает другим.

Я переоделся, взвесился, поболтал в весовой, и пошел по своим обычным делам, все время напряженно чего-то ожидая.

Ничего не происходило.

Никто не отзывал меня в сторону для обсуждения личных вопросов. Никто не проявлял подозрительного интереса к тому, что именно Джо сказал мне перед смертью. Конечно, убийство Джо Нантвича оставалось главной темой разговоров, но она как-то утратила остроту к концу дня, и живые лошади стали представлять больший интерес для завсегдатаев весовой, чем мертвый жокей.

Адмиралу предстояло скакать в пятой скачке. К концу четвертой мои нервы поуспокоились, испарилось, будто его и не было, ощущения напряженного ожидания удара в спину. Я пробыл здесь уже более трех часов – человек с важной информацией, напрашивающийся, чтобы ему заткнули рот навсегда, – а против меня не было сделано ни единого выпада. Я думал, они возьмут с места в карьер.

Мне снова, уже не впервые, пришло в голову, что причина и следствие в организации Тивериджа почему-то никогда не сопровождают друг друга немедленно. Джо был убит через двое суток после того, как показал коричневую бумагу в Ливерпуле. Предупреждение мне по телефону последовало через два дня после того, как я начал распространяться о проволоке, погубившей Билла. Для истории с фургоном потребовалось не менее суток. Бристольская проволока была натянута для меня через два дня после моей экскурсии в контору «Такси Маркони».

Можно было подумать, что утренние телефонные звонки Тивериджа к Филдеру – единственное средство связи между ними и что Филдер не имеет других путей для передачи срочной информации своему «председателю» или получения инструкций от него. Должно быть, Тиверидж видел меньше вреда в задержке информации, чем в том, чтобы давать кому бы то ни было свой адрес и телефон и, таким образом, рисковать быть обнаруженным.