Книга Президентский полк - Феликс Меркулов

— Вайнахская нация и вайнахская культура зиждутся на культе вайнахской женщины, — втолковывал он Асланбеку. — «Сисагалла» — «женственность». В этом все — очаг, кровь, душа. Вспомни ключевое слово вайнахской этики: «яхь». «Яхь» — «лицо», «яхь» — «стыд», «яхь» — «честь, достоинство». Вайнахские женщины никогда не носили покрывала, никогда не скрывали своего лица. Там, где мет открытого лица, там не может быть стыда, чести и достоинства. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Не очень, — откровенно признался Асланбек. — Я вспоминаю другое. То, что поразило меня в детстве, когда мы вернулись из Казахстана. Сидят женщины, среди них и старые. Мимо проходит мальчишка. И все женщины встают. В этом, по-вашему, заключается культ вайнахской женщины?

— Одно другого не исключает. Это знак уважения мужчине — кормильцу, защитнику, волку.

— Я вас по-прежнему не понимаю. В Чечне идет война. На знаменах тех, кто называет себя моджахедами, — изображение волка. Кавказский горный волк — самый страшный, самый жестокий хищник. Кому же выказывают уважение чеченские женщины?

— Ты не знаешь историю своего народа! — горячо возразил Салманов. — В чеченской мифологии волк спасает всю Землю. Когда человечество погрязло в грехах и суеверии и Всевышний решил сокрушить грехопадение, защитником людей выступил волк. Все муки и страдания он принял на себя. И Всевышний, видя такую самоотверженность заступника, пощадил людей за все их грехи. Вайнахский волк — дитя Капитолийской волчицы, которая вскормила Рема и Ромула. Кормилец, защитник, заступник. Вот что такое волк на знамени борцов за независимость Ичкерии!

Никаких вопросов Асланбек больше не задавал. После этой встречи у него создалось впечатление, что у философа Азиза Салманова слегка поехала крыша.

— Ну и как? — спросила Рахиль, когда Асланбек вернулся в Вену.

— Ты была права, — ответил он. — Было бы лучше помнить его таким, каким он был раньше.

Асланбек и сейчас не поехал бы в Зальцбург. Но этого требовало дело, которое он твердо решил довести до конца. Глядя из иллюминатора самолета на аккуратные поля с изумрудной озимью и ярко-желтым солнечным цветением рапса, на аккуратные, словно бы кукольные деревни в стороне от автомобильных дорог, Асланбек думал о том, как быстро и как далеко друг от друга разводит время людей. Можно ли было надставить всего десять лет назад, что он и его старший уважаемый друг окажутся не просто в разных лагерях, а в лагерях, ведущих между собой борьбу на уничтожение?

2

Азиз Салманов жил в пригороде Зальцбурга в небольшом двухэтажном коттедже, похожем на дом герра Швиммера в Клостернейбурге, в котором Асланбек Русланов укрывался после того, как узнал о появлении в Вене Мусы. Такие дома типовой застройки на небольших участках были разбросаны по всей Австрии. Они предназначались для людей среднего достатка и в разных местах отличались друг от друга только окраской стен и балок. Стены были чаще всего белыми, балки черными, кровля красной. Необычное для России сочетание белого, черного и красного придавало этим стандартным особнячкам праздничность.

Долину реки Зальцбах, в которой был расположен город, известный во всем мире как родина Моцарта, обступали альпийские горы, серые в межсезонье. Над городскими кварталами с многочисленными костелами возвышалась старинная крепость Хоэнзальцбург. Куда бы ни поворачивало такси, на котором Асланбек разыскивал дом Азиза Салманова, в окнах автомобиля обязательно маячили то шпиль костела, то крепость, а чаще всего шпиль и крепость одновременно.

Уже заметно стемнело, когда нашли нужный адрес. В доме горел лишь фонарь над крыльцом и светились два просторных окна во втором этаже. На звонки Асланбека долго не отвечали, затем калитка открылась, выглянул какой-то крепкого телосложения молодой человек явно кавказской наружности и молча уставился на Асланбека.

— Могу я видеть господина профессора? — по-немецки спросил Асланбек.

Парень по-прежнему молчал, недружелюбно рассматривая гостя.

— Я спрашиваю, дома ли хозяин? — перешел на чеченский Асланбек.

— А вы кто?

— Профессор Русланов. Он меня ждет.

— А, вы. Да, ждет. Проходите.

Он выглянул на улицу, подозрительно осмотрелся, запер калитку и скрылся в приземистом каменном флигеле, где, по-видимому, был гараж.

Асланбек поднялся на невысокое крыльцо. В просторной прихожей стоял застарелый запах табачного дыма. Две двери из прихожей вели в помещения первого этажа, наверх шла деревянная лестница с резными перилами. Асланбек повесил плащ на вешалку из оленьих рогов и начал подниматься по лестнице, рассудив, что Азиз, скорее всего, наверху, где были, как он помнил, спальня и кабинет. Неожиданно дверь наверху с грохотом распахнулась, раздался громкий тонкий панический крик:

— Кто там?! Кто?! Кто там?!

На лестничной площадке появился Азиз Салманов — со стоящими дыбом, как показалось Асланбеку, волосами, с искаженным от ужаса лицом, в хорошо знакомом Асланбеку стеганом зеленом халате, который он обеими руками запахивал на худой груди.

— Кто здесь? Саид! Кто-то пришел! Саид!

— Азиз, это всего лишь я, — успокаивающе проговорил Асланбек. — Что с вами?

— Кто вы? Кто? Кто? — продолжал кричать Салманов.

— Это я, Асланбек Русланов. Разве вы не ждали меня?

— Асланбек! Ты? Дорогой мой, я тебя ждал! Я тебя очень ждал! Дай мне обнять тебя! Да, это ты, друг мой, ты, ты!

От Азиза так явственно несло перегаром, что Асланбеку пришлось сделать усилие над собой, чтобы скрыть брезгливость. От засаленного, давно не стиранного халата тоже воняло. По-видимому, из опрятной рабочей одежды халат перешел в одежду для похмелья. Или же Азиз теперь работал, пил и опохмелялся одновременно.

— Кто такой Саид? — поинтересовался Асланбек, мягко освобождаясь из липких объятий старого друга.

— Мой охранник.

— У вас есть охрана?

— Да, дали. Но никакая охрана не может защитить человека от самого себя.

— Он недавно из Чечни?

— Что? Нет, давно. Впрочем, зачем я вру? Недавно. Там решили, что я стал слишком опасен для российской гэбухи и меня надо охранять. Я смеюсь. Кому может быть опасен философ? Кто и когда боялся философов? Любая власть плевала на них во все времена!

— Любая власть во все времена больше всего боялась философов, — возразил Асланбек.

— Да? Может быть. Ты прав. Да, прав. Заходи, дорогой Асланбек, заходи в гнездо старого горного орла. Не обращай внимания на беспорядок. Экономку я отослал. Не могу никого видеть, когда болею. Вообще никого. А от этих постных австрийских рож меня просто тошнит!

В кабинете, куда Азиз ввел Асланбека, был не беспорядок. Там был разор, какой всегда бывает в доме, из которого уходит жизнь. Разбросанные бумаги, одежда, пустые бутылки на ковре, везде окурки — в пепельницах, в тарелках с остатками еды, даже в клавиатуре мощного современного компьютера.