Книга Самая черная птица - Джоэл Роуз

На второй день декабря были назначены похороны Томми Коулмана. С наступлением синего морозного рассвета резкий ветер умолк, и к середине утра в Нью-Йорке установился спокойный и погожий декабрьский день.

Старина Хейс вышел из дома на Лиспенард-стрит. Солнце освещало тротуар, по которому он шел. Небо над головой стало совсем другим. Чернила в чернильнице отца Патрика О’Малли, назначенного вести службу на похоронах, наконец оттаяли. Так что теперь, слава Всевышнему, он сможет взяться за сочинение воскресной проповеди.

Тем временем в помещении, нанятом для поминок, шло прощание с телом умершего. Прибыв на место, констебль увидел, что четверо из парней Томми несут караул у дверей в знак почтения к своему погибшему главарю.

Как они были молоды! И все же на лицах уже читалось отнюдь недетское выражение. Черствые, ко всему привыкшие. Кепки низко надвинуты на выдающиеся вперед брови — верный признак деланной тупости. Сальные волосы свисали клоками. Плоские носы, лица, выражавшие нахальство.

В зале, часто нанимавшемся для похорон, виски текло рекой.

Хейс через окно видел мать и отца Коулмана во главе траурного собрания.

Их лица раскраснелись от выпивки и жары. Головы покачивались в знак признательности за сочувствие и сердечные соболезнования окружающих.

Сколько же людей пришло на поминки? Родственников, друзей и просто любопытствующих… Членов банды, помощников и добрых соседей… Бесцеремонных газетчиков, публичных персон, литераторов… Неотесанных грубиянов и модных франтов…

Казалось, их тысячи. Люди пришли, дабы отдать дань уважения — каждый на свой лад.

Хейс не смог бы угадать, кто пришел сюда выразить свою скорбь, а кто — потешить извращенное любопытство.

Наконец, когда все уже изрядно напились, закрытый гроб понесли сначала в похоронное бюро, а потом в церковь Девы Марии Покаяния, расположенную в квартале оттуда, в северной части Парадайз-сквер. Потом самые близкие товарищи Томми взвалили гроб на плечи и торжественно несли его на протяжении несколько кварталов к святой земле кладбища.

Носильщики в однобортных сюртуках и черных цилиндрах были изрядно пьяны, но еще крепко держались на ногах. Их по такому случаю выбрали из ирландских банд, но одному из каждой — как символ новообретенного единства и взаимной преданности перед лицом трагедии.

Улицы по маршруту траурного шествия были заполнены зеваками. Но в церковь допускались только «родственники по крови» и «честные люди».

Остальные, «близкие знакомые» и «доброжелатели», заняли узкие переулки к югу от Ченел-стрит. Толпа заполонила парк, сотни людей торчали на крышах, в окнах и на внешних лестницах зданий, располагавшихся вокруг церкви.

В какой-то момент шаткая деревянная лестница, на скорую руку установленная перед фасадом одного из домов, заскрипела и затрещала. Раздался звук, похожий на пушечный выстрел, и конструкция рухнула, вследствие чего около семидесяти зрителей посыпались вниз, на тротуар и мостовую.

Зеваки, пьяные от радости и ужаса, бегали туда-сюда, но даже они затихли, когда зазвонили колокола, объявляя начало похоронной мессы. Церковь была до такой степени набита народом, что главному констеблю пришлось довольствоваться местом в задней части помещения, за сосудом со святой водой.

После прочтения приличествующих случаю молитв отец О’Малли начал свою речь. Он говорил достаточно громко, чтобы проповедь было слышно не только изнутри, но и снаружи церкви. Для тех же, кто стоял слишком далеко, слова прелата повторял его троюродный брат: тощий, с узким лицом и в поношенном траурном одеянии. Голос у помощника был, вопреки столь тщедушному телосложению, мощный и глубокий — и он трубил толпе, собравшейся на улице, свисавшей с крыш, торчавшей из окон окрестных зданий, пытаясь оттуда расслышать все тайны Господни. Правда, это была несколько искаженная версия того, что священник вещал людям, стоявшим в помещении церкви.

— Надгробные камни многих гласят: «Погиб в бою», — говорил отец О’Малли со своей кафедры. — То же самое можно сказать о нашем юном сыне и брате, Томми Коулмане.

Главный констебль, стоя в дальней части церкви, видел, как священник поднял глаза, словно изучая лица собравшихся, оценивая их реакцию, а затем продолжил:

— Погиб в бою? А что за бой он вел? Этому мальчику едва исполнилось семнадцать, нет, восемнадцать лет. Томми было не с кем воевать! У него совершенно ничего не было. Поэтому я сам отвечу на свой вопрос. Это была война с самим собой! Предупреждаю вас, всех и каждого, и повторяю: сторонитесь зла! Я хорошо знал юношу и часто говорил ему то же самое. Но наш дорогой мальчик уже не услышит нас. Откажитесь от жестокости! Спасите свои души!

Хейс тяжело переминался с ноги на ногу, а серьезный, непреклонный священник, оглядев свою многочисленную верную аудиторию, заговорил снова:

— Что еще я могу сказать?

Сыщик, вместе с остальными собравшимися, ждал ответа.

— В самом деле, что?.. Ничего. Добавить нечего. Но мы должны сказать. Мы должны объявить во всеуслышание: все взявшие меч от меча погибнут! — провозгласил отец О’Малли. — Такова наша суровая действительность, и от этого никуда не деться.

В этих трущобах люди жили в согласии с поговоркой: «Застрелил двадцать жителей Пойнтс — жди в отместку двадцать пуль в живот».

Однако проповедник еще не закончил.

— Несмотря на его молодость, мы все уважали Томми Коулмана. Но в то же время осуждали его. Бедняга умер еще совсем мальчиком. Истинное горе. Жалкая доля. А между тем скольких людей с таким организаторским талантом, столь умных и изобретательных вы знаете? Этот юноша был редким человеком, даром Божьим. Ему следовало бы работать для людей, служить им и получать в ответ общее восхищение, а не лежать с пулей в сердце. Быть убитым — грех. Преступление не приносит пользы! — воскликнул отец О’Малли, и голос его задрожал, обретя еще более мелодраматические нотки. — Все, кто находится здесь, внемлите мне! Человечество нуждается в вас! Не тратьте себя понапрасну! Вы нужны Америке. Нью-Йорку. Ваши семьи, друзья, братья, сестры, дети — все они нуждаются в вас. Мы все нуждаемся в вас. Чужие и близкие, покайтесь в грехах своих! Услышьте предупреждение, прозвучавшее здесь сегодня. Усвойте урок, преподанный нам сегодня столь наглядно. Оплакивайте свою потерю и повторяйте за мной: преступление не приносит пользы!

Старина Хейс отметил про себя: этому человеку надо отдать должное. По крайней мере отец О’Малли обладал определенной настойчивостью. Священник пристально смотрел на прихожан своими суровыми синими глазами.

А потом все те, кто собрался в церкви Девы Марии Покаяния, кто толпился снаружи на тротуарах и мостовой, кто висел на хрупких пожарных лестницах, запели:

— Преступление не приносит пользы! — эхом отзывалось от стен священного храма и неслось по улицам.

Вся огромная толпа подхватила этот клич — и он, чистый, глубоко прочувствованный, еще громче и сильнее зазвучал в декабрьском воздухе.