Книга Чучельник - Лука Ди Фульвио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг сирота Аугусто Айяччио поднял руку и указал на него. «Вон он! Вон он! Вон он!» – слышались из дома надрывные крики. Что было дальше – не имеет значения. Главное – в тот день ребенок понял, что Аугусто Айяччио умеет читать его грешные, нечистые мысли. Что он знает его тайну. И на всю жизнь образ Аугусто Айяччио стал для него укором и пыткой. Каин и Авель. Святой и грешник. Аугусто Айяччио – его наваждение. Его великий страх. Повелитель его кошмаров.
Аугусто Айяччио распознал его видения пожара. Угадал, о ком он думает. И проведал, что это недозволенные мысли.
Поэтому смерть – недостаточная кара для него. Три недели назад Голоса поведали профессору Авильдсену суть великого замысла, который он призван исполнить. Они же подсказали ему, как сделать так, чтобы Аугусто Айяччио умолк навсегда. Он станет головой. Головой с зашитым ртом.
Профессор Авильдсен повернулся к Кларе, но ее уже не было. Она удалилась в свою лавку, торговать протухшей плотью.
Тело обнаружил на рассвете рыбак.
– Он удил вон с того утеса, – объяснял Фрезе. – Старик пенсионер, не настоящий рыбак. Сразу, говорит, ее заметил, но думал, она загорает на солнышке.
– На рассвете? – спросил Амальди.
– Через час дождь пошел, и старик собрался уходить. Поглядел и увидел, что женщина… труп… не шевелится.
– Надо же, какой наблюдательный.
– Старый он, Джакомо. Котелок уже не варит. И все же спустился сюда, чтоб спросить, не нужна ли ей помощь.
Амальди снова глянул на труп. Женщина сидела в шезлонге. Темные очки, косынка на голове, рубашка, завязанная узлом на животе, шорты. Два воткнутых в песок колышка поддерживали на весу ноги, разведенные в стороны. Поза довольно вызывающая, словно приглашение к сексу, а может быть (это пришло в голову Амальди из-за колышков), женщина на осмотре у гинеколога. Стык деревянных ног не виден за тканью шорт, но Амальди уже сообщили, что они крепятся к металлическому стержню, пронизывающему всю брюшную полость убитой. Обрывки кожи, мяса и сухожилий аккуратно подрезаны и подшиты.
– Деревянные ноги, металлические шарниры. Как видно, ноги от той же куклы, которая одолжила руки антикварше, – заключил Фрезе.
– Надо думать. Пусть эксперты установят.
– Да, конечно.
– Как это никто до сих пор не выяснил, откуда эти конечности?
– От куклы.
– А кукла? Она откуда?
– Такую куклу найти не просто. Хоть она и старинная, ни один антиквар в городе в глаза такой не видел.
Амальди в который раз обошел труп.
– Загорать в такой позе? – снова завелся он.
– Говорят тебе, Джакомо, старый он. Что ты на него ополчился? Ну, сообщил бы он на час раньше, что бы это нам дало? Она уж дня три-четыре, как мертва.
Амальди согласно покивал. Труп весь раздут. Орды бактерий и микроорганизмов уже давно делают свое дело. Он нагнулся и осмотрел песок под шезлонгом.
– Ничего, ни капли крови, – сказал Фрезе. – Ее убили не здесь.
– Кожа синюшная. Либо разложение, либо яд.
– Да, врач предполагает, что она была отравлена. После вскрытия он скажет точнее.
– Тот, что в прошлый раз? – спросил Амальди.
– Кто?
– Врач.
– Да.
– Молодой?
– Он самый.
– Многообещающее начало карьеры… Где он?
– Отлучился на минутку.
– Как проблюется, скажи, что я хочу с ним поговорить. Не сейчас. Завтра. После вскрытия.
– Хорошо.
– Снимки, отпечатки – все сделано?
– Да. Но отпечатков нет.
– Пусть забирают, – сказал Амальди, заметив на утесе группку зевак с биноклями. – Ты хозяину пляжа позвонил?
– Сейчас подъедет. Зимой он работает тренером в бассейне. По телефону мне сказал, что не был тут с конца прошлого сезона.
– А шезлонг?
– Убийца взломал кабинку. Там замок на соплях держался.
– Ему это место знакомо. Импровизаций он не любит. Работал, видимо, ночью. Попробуй выяснить, не заметил ли кто здесь припаркованную машину суток трое назад. Хотя надежды мало.
– Я уже послал двоих ребят по окрестным виллам. Как только закончим, думаю заскочить на виллу Каскарино, она тут недалеко… Может, заодно и про пожар что-нибудь выведаю у старухи.
Амальди не ответил.
– А вот это ему зачем? – повысив голос, осведомился он. – Та же ленточка на шее. Те же карандашные отметки.
– Тот же бархат, того же цвета, тот же мягкий карандаш.
– Зачем это ему? – снова спросил Амальди. – Отрезает руки, ноги, заменяет их деревянными, от куклы. Шьет льняной ниткой, возможно, чучельных дел мастер. Выходит, руки и ноги ему нужны…
– …чтоб сделать новую куклу, – закончил Фрезе.
– Именно. И все же что-то не вписывается. То ли он сам не знает… Мне надо подумать. Но что-то не вписывается.
Фрезе больше не прерывал его. Нельзя прерывать ход мысли сыщика. Порой ничего не значащие слова могут дать толчок.
– На первый взгляд не хватает двух деталей. Уведомления и листочков. Верно говорю? – продолжал Амальди.
Фрезе кивнул.
– Надо выяснить, кто она. Возможно, убийство совершено у нее дома или в магазине, если у нее тоже магазин. Тогда и уведомление, и листья должны быть там.
– А как будем опознавать?
– По предыдущему уведомлению какие-нибудь сдвиги есть?
– Ребята работают.
– Может, кто заявил о пропаже. Надо сравнить имена со списком пропавших лиц за последнюю неделю. Едва ли их так уж много. Если повезет, мы… – Он осекся и посмотрел на Фрезе. – Я сказал «повезет»?
– Хреновая у нас работа, Джакомо. Вот тебе лишнее подтверждение.
Амальди отошел, не сказав больше ни слова. Ноги увязали в песке. Внезапно он обернулся к помощнику, и голос его сорвался на крик:
– И ни одного следа не оставил?
– Нет. Все подчистил. – Фрезе кивнул на грабли у подножия бетонной лестницы, поднимающейся к шоссе.
Амальди побрел дальше. Все мысли его были об убийце. Надо как можно скорее опознать убитую и выяснить, что связывало ее с антикваршей. Чтобы опередить его, необходимо прежде всего понять, как он выбирает жертв. Главное – разгадать его замысел, прежде чем он успеет довести его до конца. Дойдя до грабель, которыми маньяк заметал следы, Амальди снова остановился и поглядел вверх. Убийца одолел около ста ступенек, с трупом на плечах, потом метров двадцать по песку, потом взломал кабинку, вытащил шезлонг и поставил мизансцену. Потом нашел грабли и принялся рыхлить песок. Изрядно устал, должно быть. К тому же работал ночью, в темноте, значит, имел при себе фонарик. Неужели и теперь никто ничего не видел?