Книга Театр Черепаховой Кошки - Наталья Лебедева

Перрон быстро пустел. Людей, приехавших в город в такую рань, было немного, и все они почти сразу скрылись в здании вокзала. Только Михаил — высокий, в длинном черном пальто, с непокрытой головой, но в мягких кожаных перчатках, защищающих руки от холода и грязи, стоял посреди перрона.

Начинался снег, и первые крупные хлопья опустились на его тщательно уложенные темные волосы. Михаил жадно ловил снежинки пересохшими губами: он был слишком взволнован и нуждался в холоде, чтобы привести мысли в порядок.

Конечно, отступить он не мог. Нужно было ехать к ней. Приехать, выдернуть Риту из теплой постели, из крохотной квартиры, как следует встряхнуть и наглядно объяснить ей, как плохо — не выполнять обещания. Тем более когда человек ночью едет к тебе из другого города.

Она должна понять раз и навсегда, что мужчинам нельзя впустую раздавать обещаний. Михаил с удовольствием донес бы это до каждой женщины, но не о каждую он стал бы марать руки.

Рита стоила того, чтобы заняться ее воспитанием. Она была не похожа на женщин, которых он обычно цеплял в барах.

И тут она появилась. Вынырнула из здания вокзала и побежала к нему по темному перрону, в ярком свете фонарей, оскальзываясь, неуклюже переставляя по обледеневшему асфальту ноги на высоких каблуках.

На ней было теплое пальто, и капюшон его, отороченный узкой полоской меха, был надет на голову, что выглядело крайне неженственно.

Рукой, одетой в черную кожаную перчатку, Рита сжимала маленький белый прямоугольник билета и, подбегая, смущенно сказала:

— Прости, я опоздала. Оказалось, без билета на перрон не пускают. Даже встречающих. Пришлось покупать, в кассе — очередь. В общем, так со мной всегда, и…

Она подошла совсем близко, и Михаил, резко вытянув руку вперед, скинул с ее головы капюшон. Рита ошарашенно замолчала.

— Никогда, — сказал он, — не прячь свои волосы. У тебя чудесные длинные волосы.

Они оказались собраны в конский хвост и прихвачены уродливой бархатной резинкой. Михаил поморщился. Он обхватил резинку двумя пальцами и потянул. Она легко заскользила вниз. Лишь несколько тонких волосинок запутались в ней и порвались.

— Вот так, — выдохнул Михаил. Одной рукой он укладывал Ритины волосы так, как нравилось ему, а резким движением другой руки отшвырнул прочь резинку. Она упала на рельсы, и Рита почти сразу перестала видеть ее в предутренней темноте. — Теперь ты красива, как Снежная королева.

Рита хотела поправить волосы затянутой в перчатку рукой, но Михаил не позволил, задержав руку на полпути. Он любовался наброском, который вышел у него: любовался, как художник. Ее бледное после бессонной ночи лицо почти сливалось с белым фоном: снег густел, скрывал поезда, рельсы и даже здание вокзала превратил в смутную расплывчатую тень. Глаза Риты казались серыми, как зимнее небо. И тушь не была уже такой четкой — возможно, ее унес с собой тающий на ресницах снег.

Только губы, крашенные ярко-красным, смотрелись на этом утонченном лице неестественно и даже нелепо. Смотреть на них Михаилу было почти так же неприятно, как на оптическую иллюзию, когда часть картинки будто бы отрывается от остального изображения и плывет над ним сама по себе.

Михаил никогда не любил оптических иллюзий. Музей Дали в Фигерасе стал для него худшим местом на земле, камерой пыток. Он поехал в Испанию, как только начал прилично зарабатывать, и сбежал, не дав своей спутнице (он пытался вспомнить, как ее звали, но безуспешно) насладиться Авраамом Линкольном, в лице которого скрывалась обнаженная женская фигура. Дали играл не по правилам и победил. Михаила едва не вырвало. Они вышли на пыльную городскую улицу, залитую жалящим солнцем, и около двух часов дожидались у автобуса свою экскурсионную группу. Но солнце — видит бог — Михаил выносил гораздо легче, чем игру не по правилам. Солнце честно и жестко выполняло свою работу.

Риту нужно было привести в порядок.

Михаил наклонился и поцеловал ее в губы. Рита вздрогнула и слегка подалась назад. Предугадав ее движение, Михаил положил ей на затылок руку и слегка нажал, подталкивая к себе. Ладонь ощутила нежное, шелковистое полотно разглаженных волос: теперь и на ощупь Рита была так же хороша, как и на вид.

Он целовал ее долго и жадно, почти не работая языком, но тщательно проводя губами по губам, и остановился только тогда, когда перестал чувствовать химический вкус ее помады. Михаил отстранился и замер, обхватив лицо Риты ладонями. Он стоял, внимательно вглядываясь, даже прищурив один глаз, а она замерла, будто охваченная ужасом жертва.

Рите и правда было страшно.

Полчаса назад она бежала к вокзалу, чувствуя, что опаздывает, а мокрый снег летел в лицо, мешая смотреть и уничтожая макияж. На голову пришлось надеть капюшон и волосы схватить резинкой, чтобы мокрые пряди космами не висели вокруг лица…

А потом Вестник напугал ее своими странными жестами: тем, как снял капюшон с ее головы, и наклонился, и сдернул резинку с волос.

Поцелуй вызвал у Риты жгучий протест. Вестник пах табаком и слишком сладкой туалетной водой с оттенками южных специй. Он грубо прижимал ее затылок. Он слишком сильно двигал губами, так что под ними что-то чавкало. А главное — она до сих пор не была уверена, хочет ли поцелуя.

Оторвавшись от Риты, Вестник встал, пристально глядя ей в лицо, и его ладони тисками сжимали ее голову с двух сторон, так что Рита ощущала себя заготовкой в токарном станке.

Ей было страшно, потому что она поняла, что человек, стоящий перед ней, совершенно непредсказуем, и в этой непредсказуемости ей виделось мало веселого.

А он, не переставая прижимать ладони к Ритиному лицу, подушечками больших пальцев стер остатки помады с ее губ, и в этом было что-то от художника, вносящего последние штрихи в пастельный набросок. Это были сильные, уверенные нажимы. Рите стало от них чуть-чуть больно, но Вестник уже отпустил.

— Ты такая красивая, — с чувством сказал он, а потом нежно поцеловал ее в щеку и отставил в сторону правый локоть, предлагая хвататься за него.

3

Тут же и перрон перестал быть пустым: подошла электричка, и черно-белое, заполненное снегом, но одновременно пустое пространство заняли плотные, темные кляксы людей.

Теперь Вестник и Рита не были двумя чудаками, стоящими под густым снегом на пустом перроне. Теперь они, как и все, под руку и склонив головы, чтобы снежинки не били в лицо, брели к зданию вокзала. Со стороны Вестника Рита чувствовала тепло и инстинктивно жалась к нему, словно кошка к батарее.

Вестник молчал, от этого становилось спокойнее. Рита подумала, что могла бы идти так очень долго. Она шла бы под снегом и, наверное, научилась бы в конце концов гордиться тем, что красива, как Снежная королева, если бы не смутная тревога. Не за себя. Почему-то за Сашу.

Она стала раздумывать, откуда же могла возникнуть такая тревога, и даже слегка наклонила голову набок, будто пыталась услышать ответ в собственной голове.