Книга Стреляешь в брата — убиваешь себя - Максим Михайлов

Очень скоро Андрей к своему неудовольствию обнаружил, что война это вовсе не лихие рейды и атаки с горами трупов и реками вражеской крови, а вот такие вот тоскливые дежурства, отсутствие элементарных удобств и полнейшая бытовая неустроенность. Война становилась будничным и весьма трудоемким делом. Оказалось, что дежурство на положае, это не расстрел из пулемета волнами накатывающихся на бункер мусульман, а в первую очередь рутинные походы далеко вниз к ручью за водой, по узким невесть кем натоптанным тропам, столь же трудное карабканье обратно с булькающим термосом за плечами, оскальзываясь, цепляясь за режущую руки траву и ветки редкого кустарника. О том, что на тропках вполне могут оказаться мины старались просто не думать, ни о каком инженерном обеспечении не могло быть и речи, ближайшие настоящие саперы находились в Доньи Вакуфе и работы у них хватало. Потому ежедневная инженерная разведка сводилась лишь к визуальному осмотру ближних подступов к положаю. Потом еще было изнуряющее копание стрелковых щелей рядом с бункером, набивка заново слежавшихся и уменьшившихся в размерах брустверов из мешков с песком, постановка под покровом ночи, чтобы не засекли с той стороны «турки» своих минных заграждений и сигналок. Рвущие нервы ночные дежурства у пулемета, когда до рези в глазах вглядываешься в чернильную темноту ночи за амбразурой и уже совершенно ясно видишь крадущихся с ножами в зубах «турок», а когда дрожащими от волнения и страха руками все-таки выпускаешь осветительную ракету и все пространство перед положаем заливается неестественным белым светом, вдруг оказывается, что там никого нет. А из угла с грубо сколоченных деревянных нар, на которых дремлет напарник, доносится язвительное: "Что ученый? Не спится?"

Помнил он конечно и совсем другие дни и ночи, наполненные пронзительным свистом пуль и дикими воплями: "Алла! Алла!", те растянувшиеся на годы обычной жизни минуты и часы, когда раскаленный ствол автомата обжигал случайно прикоснувшуюся к нему руку, а приклад яростно бухал раз за разом по итак вдребезги разбитому плечу, когда во рту стоял соленый привкус крови, а внутри все замирало от страха и ярости. На второй день пребывания их группы на положае мусульмане толи в очередной раз обкурившись анаши, толи просто решив проверить новую смену на прочность, атаковали их на рассвете практически без всякой подготовки непонятно на что рассчитывая. Дрожа от волнения и предвкушения драки, Андрей вслед за остальными вылетел из бункера, плюхнувшись в недорытую траншею и лихорадочно передергивая отчего-то неподдающийся автоматный затвор. Черт, в самый неподходящий момент заклинило, похоже, перекосило патрон. Вот невезуха ведь еще вчера все было абсолютно нормально, а теперь, когда впервые действительно необходимо стрелять случился такой обидный казус. Он уже извернулся, изогнувшись всем телом, чтобы в лежачем положении от души врезать по рукояти затворной рамы ногой, от кого-то слышал краем уха, что такой нехитрый прием хорошо помогает. Но с улыбкой наблюдавший за его эволюциями доброволец из Пензы по имени Денис, одним коротким движением перехватил его автомат за цевье и, ничего не говоря, отщелкнул не снятый предохранитель. Андрей почувствовал, как невольная краска стыда заливает его лицо, а щеки и кончики ушей просто пылают.

Денис, как ни в чем не бывало, отвернулся и принялся увлеченно выцеливать кого-то, больше не обращая на новичка никакого внимания. Однако даже в его напряженной позе Андрею чудилась глумливая издевательская улыбка. Стыд сам собой перешел в ярость и гнев, направленный на столь не вовремя посмевших атаковать их позицию мусульман. Андрей впервые в жизни почувствовал горячее желание кого-то убить. Он припал щекой к автоматному прикладу. Сквозь прорезь прицела бегущие где-то далеко в полный рост, одетые в черные комбинезоны фигурки были похожи на мультяшные, казались совсем не страшными и вряд ли в полном смысле этого слова живыми. Совсем не люди — просто мишени! Затаив дыхание, он нажал на спуск. Автомат грохнул короткой очередью, чувствительно наподдав ему прикладом. Пули взбили фонтанчики пыли на равном расстоянии между двумя наступающими мусликами. Те не обратили на обстрел никакого внимания. Зато Денис, вновь перекатившись к Андрею, положил руку на его автомат.

— Одиночными лучше бей, так точнее выйдет, — коротко посоветовал он. — И не стреляй пока, пусть подойдут поближе. Сейчас только патроны потратишь…

Андрею ничего не оставалось, как подчиниться. Потом он просто лежал, наблюдая за тем, как мусульмане приближаются к их несерьезной траншее. Страха не было вовсе, все происходящее казалось какой-то нелепой детской игрой. Он даже попытался искусственно вызвать в душе хоть малейшее волнение, убеждая себя, что все это по-настоящему, что его действительно могут убить или ранить наступающие враги. Получалось плохо, мозг просто отказывался верить в подобную возможность. А когда, наконец, из бункера хлестнул по приблизившейся метров на триста цепи пулеметный огонь, и тела мусульман начали суетливо рассыпаться в стороны, ломаясь в поясе, навзничь валясь в густую траву, он и вовсе ощутил небывалый прилив азарта и, забыв о наставлениях Дениса, рубанул по врагу длинной, целиком ушедшей в небо очередью. Остальные добровольцы тоже с увлечением опустошали магазины своих автоматов. Опомнившийся Андрей все же перекинул предохранитель в крайнее нижнее положение и, тщательно совместив мушку с бегущей прямо на него фигуркой, нажал на спуск. Пуля взрыла землю далеко позади муслика и аспирант изменил точку прицеливания, теперь он целился мусульманину не в грудь, а куда-то в колени. Мучительно долгий выдох, плавное медленное нажатие на спусковой крючок… Есть! Муслик на бегу будто наткнулся на невидимую стену и, с размаху врезавшись в нее, отлетел, приземлившись на задницу. Пуля, должно быть, попала ему куда-то в живот, потому что он не упал, а так и остался сидеть, судорожно прижимая к животу руки и будто китайский болванчик мотая из стороны в сторону головой. Андрей тщательно прицелился в него, чтобы добить, но к раненому подбежали еще двое и, подхватив под руки, волоком потащили прочь. Разволновавшись оттого, что подстреленный им враг вот-вот может уйти, Андрей в быстром темпе сделал с десяток выстрелов вдогон, но так ни разу и не попал. Бой затихал, муслики отходили, унося убитых и раненых, огрызаясь автоматным огнем. Пули вовсе не страшно жужжа и посвистывая, проносились где-то над головой аспиранта, ничуть его не пугая.

Для Андрея это был первый бой, и он хорошо запомнил чувство глубокого разочарования и недоумения охватившее его после того, как бали, унося убитых и раненых, откатились назад. Он интуитивно ожидал чего-то гораздо большего от этого события, чего-то значительного, меняющего и его самого и мир вокруг. Ничего подобного мир остался тем же самым, также медленно, как и обычно, из-за горизонта всплыло теплое весеннее солнце, так же заиграла, отражая его лучи серебристыми бриллиантами мелкой росы, трава, так же робко чирикнула в роще неведомая лесная птаха и более длинной трелью отозвалась ей другая. Решительно ничего не изменилось. И он сам был совершенно прежним, так же хотелось есть, так же чесались и слезились воспаленные от недосыпа глаза. Ничего не поменялось вокруг… Он с досадой вспомнил слова покойного ныне профессора, о каком-то особом понимании жизни, какой-то особой мужественности доступной лишь настоящим участникам боев, и якобы ставившей их на голову выше не воевавших сверстников. Все оказалось неправдой, и если так, значит, тот полузабытый афганец из беззаботной студенческой жизни вовсе ни в чем таком не превосходил его, а Светка была просто дурой…