Книга Тайна Шампольона - Жан-Мишель Риу

Первым об этом узнал Контэ — он и распространял повсюду эту новость.

— Наш отъезд отменяется. Клебер требует, чтобы мы снова приступили к работе.

Контэ был подавлен. Он тихонько причитал:

— Опять потребуют налаживать производство пороха.

Война — разве мы ради войны приехали сюда?..

Капризы Востока, которых так опасался Фарос, внушили Клеберу уверенность, что он не может уступить туркам. Он повсеместно прекращал перемирие. Затем последовали разногласия с англичанами. Клебер получил письмо от лорда Кейта:[140]тот требовал безоговорочной капитуляции французов. Письмо датировалось январем. Но Восток сделал так, что Клебер получил это письмо лишь 10 марта. Хватило малейшей искры, чтобы воспламенить столь пылкого солдата.

Узнав, что французские позиции атакованы, он собрал последние оставшиеся войска экспедиции, потребовал от них «чуда», и, против всех ожиданий, добился победы при Гелиополе. Одиннадцать тысяч французов разбили семьдесят тысяч турок.[141]Впрочем, этот триумф дорого нам стоил. Путь во Францию блокировали англичане. По приказу Ибрагим-бея Каир поднял восстание, и, чтобы усмирить эту дочь Марса, войскам разрешили грабить. Солдаты вновь ощутили вкус крови. Они вспомнили о Яффе и напрочь забыли о своем величии.

Написав эти строки, я вновь припомнил, с каким волнением Морган де Спаг описывал Эзбекию, этот богатый квартал Каира, где обосновался Бонапарт. Вначале — красивая широкая площадь и узкие улочки, которые образовывали самую большую часть города. Выходя из тени лабиринта улиц, попадаешь на яркий свет, щуришься, видишь разноцветные камни с рельефами, покрытыми ослепительной позолотой. Сиянию бесполезно противиться — проще склонить голову и смиренно попытаться свыкнуться с этой яркостью. А потом идешь дальше. И вот тогда-то и обнаруживаешь Эзбекию, идеальное место для расцвета восточного искусства. Фасады великолепных дворцов следовали друг за другом, соединяясь чувственной волной арабесков. Иногда нить, что соединяла дворцы, обрывалась оазисом апельсиновых деревьев и пальм. Дворцы перетекали в собственные тени. Тень от балкона, тень от мушараби на земле восстанавливали свой союз с фасадом.

Площадь Эзбекия была также миром, которому пока удавалось избежать нашего завоевания. Жизнь Каира мелькала здесь за покрытыми чеканкой окнами, где бились сердца запретных для нас женщин, которые и не думали обращать на нас внимание. Что мы знали о них? Лишь воображение рисовало нам идеальную картину блаженства. За этими фасадами скрывались благоухающие сады и рабы, что подчиняются малейшим капризам хозяев. Многие из нас мечтали распахнуть двери этих дворцов, дабы наконец увидеть то, что ускользало прежде, и хоть на время сделаться местным пашой. Взять чубук курительной трубки и вдохнуть аромат наркотика; попользоваться гаремом и позволить себе отдаться прелестям этой страны.

Не для того ли, чтобы познать сие запрещенное наслаждение, армия сделала из Эзбекии свою главную добычу? Я пытаюсь понять это и рассказываю то, что было. А была резня, ужасное разрушение — и я знаю, каковы преступления французских солдат. Получив разрешение на все, заранее прощенные своими начальниками, они вели себя гнусно.

Жен богатых жителей Эзбекии бросали на землю и насиловали прямо на глазах их детей. Если какой-нибудь слуга пытался воспротивиться этому, ему разбивали череп, отрубали руку или вспарывали живот. Самым удачливым доставался просто выстрел, над остальным сначала издевались. Мальчики, девочки — никому не удавалось спастись. Эти ужасы творились всю ночь. На рассвете варварское безумие, казалось, поугасло, но потом зной лишь распалил этот разврат. Той весной 1800 года жара окончательно подавила Каир. Орда встряхнулась и вспомнила, что имеет право брать все. Все разрешено. Что еще нужно, дабы подавить мятеж в Каире?

Тех, кого не могли убить, сжигали. Таков был приказ.

Огонь охватил город. Потом наступил второй вечер, орда устала, но тогда Каир объявил о мщении. Народ, вооруженный своей ненавистью, заполонил улицы. Начался бой. Если кто-то падал, другой вставал на его место, потрясая камнем, острым клинком или просто кулаком, и эта вендетта показала, до чего неприемлем для них наш мир. В последующие дни трагедия видоизменилась и переместилась в места иные. Соседний город Булак[142]был разрушен полностью. Чтобы наказать Каир за восстание, французы стали истреблять и других. Взаимная месть была так сильна, что резня вскоре распространилась по всей территории от Александрии до Суэца. 18 апреля Египет уже стоял на коленях. Похоже, Каир признал свое поражение, но связи, объединявшие экспедицию с нашим завоеванием, были порваны окончательно.

Мы старались убедить себя в том, что порядок восстановлен. Но то была всего лишь пауза. Восток, раньше приветливый и нежный, готовил нам новые сюрпризы. 14 июня 1800 года был убит Клебер. Он гулял в саду возле своего штаба в компании архитектора Протена[143]К ним подошел какой-то человек: его звали Сулейман аль-Алеби.[144]Его приняли за нищего; он был фанатик. С ножом в руке он бросился на Клебера и смертельно ранил его в грудь. Этот же день, 14 июня, был отмечен крупной победой при Маренго.[145]Там, далеко-далеко от нас, Бонапарт праздновал победу, но там и нашел свою смерть Дезэ. Здесь же Египет напомнил нам о своем презрении к самоотверженности. Сражение при Гелиополе не решило ничего… А мы — мы оказались заперты в Каире, и страх укоренился в наших сердцах.