Книга Процесс Элизабет Кри - Питер Акройд

Гиссинг оттолкнул его и прибавил шагу; услыхав, что его преследуют, пустился бежать и выскочил на другую улицу. Но что это там, впереди? Какая-то громада, светящаяся огнями, пышущая жаром; на миг ему почудилось, что это аналитическая машина, обретшая посреди нищеты чудовищную жизнь, подобно объятому пламенем призраку из средневековья, но потом он понял, что перед ним фабрика. Шаги за спиной не утихали; оставаться на месте было небезопасно, и, не видя другого убежища, он двинулся прямо к зданию. Около фабрики стоял сильнейший, почти невыносимый запах свинца, или кислоты, или того и другого вместе; Гиссинг подошел к открытой двери, которая, по-видимому, служила входом для работающих здесь, и увидел вереницу женщин в темной одежде, поднимающихся по лестнице на галерею. У каждой на плече был большой горшок, курящийся дымом, который, вздымаясь, собирался у деревянной крыши; дым, казалось, просачивался сквозь темные платья работниц и обволакивал их, уходящих наверх. Другие женщины стояли цепочкой на первом этаже фабрики и передавали горшки из рук в руки, пока последняя не ставила их в большую пылающую печь. Чем они здесь заняты, он не понимал; и вдруг сквозь шум и накатывающий волнами дым до него донеслось их пение. Казалось, они вечно будут ходить так по лестнице вверх-вниз и тянуть в унисон свой медленный напев. Теперь он даже разбирал слова — это была старая песня из мюзик-холлов: «Как жаль, что в Лондоне у нас нет моря».

Он постоял еще несколько минут, пока не решил, что теперь можно выйти; он свернул в еще один переулок и наконец, к своему облегчению, оказался на улице, которая вела к Стрэнду. Воистину он услышал сегодня то, что «произнес мужчина» и что «прошептала женщина», и если действительно воздух — одна огромная библиотека, один громадный сосуд, хранящий все звуки и шумы города, то ничто не может быть утрачено. Всякий голос, смех, угроза, песня, стук каблука по мостовой вечно будут звучать и отдаваться эхом в пространстве. Ему вспомнилась заметка в «Джентльменс мэгэзин» о древнем поверье, согласно которому все потерянное скапливается на той стороне луны. И может быть, действительно есть такое место, где когда-нибудь будет найден весь безбрежный, весь неостановимый Лондон? А может быть, он уже его нашел? Может быть, Лондон заключен в нем самом и в каждом из людей, которых он повстречал в этот вечер? Он вернулся к себе на Хэнуэй-стрит и, увидев Нелл спящей на их узкой кровати, нежно поцеловал ее в лоб.

Глава 42

Я вернулась в Бэйсуотер уже перед рассветом; мужа будить я не хотела, но Эвлин подняла, легонько постучав в дверь ее комнаты на мансарде. Она выглядела очень встревоженной.

— Где ты была? Что с тобой случилось?

— О чем это ты? Ровно ничего не случилось. Теперь будь хорошей девочкой, растопи для хозяйки камин.

— Но ты такая бледная, такая…

— Интересная? Это все утренний воздух, Эвлин. Прелесть, просто прелесть.

Я оставила ее и спустилась вниз, к спальне мужа. Там несколько секунд тихо постояла, раздумывая, не разбудить ли его невинным поцелуем, но ограничилась тем, что шепнула в закрытую дверь:

— Ничего не случилось. Ничего совершенно.

Весь следующий день, увы, он был угрюм и зол, но, видя, как я кротка и приветлива, постепенно стал смягчаться. Я ничего не говорила о событиях прошлого вечера и всем своим поведением старалась создать впечатление, что эпизод забыт, вычеркнут из памяти. Он не должен иметь никаких последствий. Несколькими суровыми взглядами я недвусмысленно дала Эвлин понять, что ей не следует поднимать эту тему, и она меня не ослушалась; «Перекресток беды» ни разу не был при мне упомянут, и через несколько недель жизнь в Бэйсуотере вошла в обычную мирную колею.

Я упрятала мой гнев так глубоко, что временами сама не могла его обнаружить. И все-таки он жил где-то внутри меня; чтобы убедиться в этом, мне достаточно было взглянуть мужу в лицо, где читались уныние и обида. Чем же я провинилась? Зачем взваливать на меня всю ответственность? С какой стати я должна мучиться? Что я такого сделала — всего-навсего попробовала помочь ему с пьесой, которая была столь неудачна, что пришлось играть ее за мой счет и все равно лаймхаусский сброд ее освистал. Даже Эвлин бросала на меня порой странные взгляды, словно я была каким-то образом виновата в том, что атмосфера нашего дома изменилась. Нет, не моя это ноша, не мне это расхлебывать. Есть тут кое-кто и послабей, и поглупей меня. Неужели кто-нибудь из них мог подумать, что я позволю превратить себя в козла отпущения?

— Принесите-ка мистеру Кри горячее питье, — сказала я Эвлин однажды вечером. Мой муж теперь завел привычку рано уходить к себе в спальню и там читать; я на это не жаловалась, потому что мне было вполне достаточно моего собственного общества. — Я думаю, милая моя Эвлин, что вам следует каждый вечер готовить ему чашечку. Это улучшит его сон, как по-вашему?

— Как вам будет угодно.

— Я вам уже сказала, как мне угодно. Горячее какао иной раз творит чудеса. Каждый вечер, не забывайте.

Подозреваю, что она с самого начала раскусила мой план и не стала противиться. Насколько я знаю, она всегда издали восхищалась мистером Кри и была к тому же чувственным созданием. Что касается самого мистера Кри, то он, как я уже отмечала, отличался бешеной похотью. Нескольких недель какао должно было хватить за глаза.

Глава 43

Вытирая пыль с восковых фруктов, Эвлин Мортимер вдруг услыхала, что в гостиную входит Джон Кри. И тут же, как она привыкла делать на сцене, начала мурлыкать мотивчик, означающий, что работа ей в радость.

— Что это за песня, Эвлин?

— Это даже не песня, сэр, — так, ничего. У нас это называется: легкий напев.

— Но на сердце у вас, мне кажется, вовсе не легко.

— Я всегда должна радоваться, сэр. Так желает миссис Кри.

— Вы не обязаны подчиняться моей жене во всем, правда ведь?

— Вот вы ей это и скажите.

После этой реплики, прозвучавшей достаточно резко, она стала напевать с еще большим наигранным весельем. Прикинулась, что поправляет в вазочке две восковые груши, и, оглянувшись украдкой, увидела, что мистер Кри смотрит в окно.

— Жена мне говорила, что вы из бедной семьи. Это так, Эвлин?

— Я была в работном доме, сэр, миссис Кри, наверно, это имела в виду. Я ей говорила уже, что стыдиться мне нечего.

— Вы правильно говорили. Этого стыдиться не нужно, ведь такова доля многих.

— Может, еще и вернусь туда.

— Ну зачем вы так? Не говорите этого никогда.

— А вот жена ваша часто это говорит. — Эвлин помолчала, чтобы усилить эффект. — Как начнет иной раз, только держись. «Убирайтесь, говорит, в свой работный дом, там ваше место». — Она вновь выдержала паузу. — А вы удивляетесь, почему у меня нелегко на сердце.

Джон Кри отошел от окна и ласково положил ей руку на плечо, она по-прежнему стояла, склонившись над восковыми фруктами.