Книга Ярмарка безумия - Александр Звягинцев

Негодин и сам вовсе не собирался класть голову на плаху ради новых хозяев жизни, которые сразу обнаружили склонность к разбойничьим способам ведения дел. У молодого куратора Службы безопасности, как оказалось, было две любимые установки: «Наехать по полной программе» и «Закатать в асфальт». Интересно, в каком институте или комитете комсомола его этому научили? Были и менее любимые идеи: «Купить с потрохами» и «Пообещать откат и забыть». Менее любимые пускались в ход, когда выяснялось, что две самые любимые почему-то не могут быть запущены в дело. Может быть, сначала тут было что-то вроде детской забавы, игры в «крутых», но со временем эти идеи прочно проникли в самые потроха руководящих «мангумов», стали их «кратким курсом» и «символом веры».

У самого же главного «мангума» была другая страсть - ему нужно было непрерывно слышать восторженные причитания по поводу его гениальности, мудрости и необыкновенного дара предвидения. И так как сей корм ему впаривали ежедневно в лошадиных дозах, это не могло не сказаться на его представлениях о современном жизнеустройстве и его собственном месте в нем. И сказалось - в том смысле, что он перестал различать желаемое и реальное положение дел. И было ясно, что, если он вовремя не очухается, ему дадут по башке, да так, чтобы мало не показалось. Тем более что желающих дать было более чем достаточно.

В начале службы Негодин провел несколько изящных операций в своем духе в пользу «Мангума». Несколько врагов и недоброжелателей холдинга вдруг оказались жертвами бандитских разборок, нелепых катастроф, неожиданных арестов, другие пали в ходе информационных войн, к которым они не были готовы… Однако никаких восторгов от главного «мангума» и молодого куратора не последовало. Более того, как рассказал Негодину с усмешкой его начальник, когда он вручал главному «мангуму» очередную аналитическую записку, в которой рассматривались угрозы холдингу, тот криво усмехнулся и отпихнул ее от себя: «Что там анализировать, если мы уже всех, кого надо, купили!» А молодой куратор хмыкнул: «Или закатали в асфальт!»

«Они хотят слышать только то, что им нравится», - констатировал начальник.

Негодин лишь пожал плечами: «У нас с вами большой опыт по этой части». Он имел в виду их бесплодные усилия раскрыть глаза советскому начальству.

«Мангумы», надо отдать им должное, по части самодовольства и уверенности в собственной непогрешимости быстренько переплюнул и затурканных советских партийных бюрократов. Потому как над теми всегда был начальник постарше, который бдил и начальникам помладше спуску не давал. А распоясавшиеся «мангумы» признавали только веселые зеленые «баксы», с которыми, как они считали, все дозволено и все доступно.

Однако эти обстоятельства не слишком взволновали Негодина, так как жизнь его в то время решительно переменилась, ибо в нее вошла женщина.

Первый раз он женился еще в глухие советские времена на однокласснице, к которой никаких особых чувств не испытывал. Просто нашел тогда, что совместная жизнь имеет определенные удобства. Однако вскоре выяснилось, что Негодин не провел надлежащую предварительную работу и потому ошибся, посчитав, что его жена от природы тиха, смиренна и послушна. Оказалось, в этой женщине скрывались сильные страсти. Поняв, что Негодин к ней, по большому счету, равнодушен и ждет от совместной жизни лишь удобств и покорности во всем, она тайно возненавидела его, возненавидела отчаянно и страстно, считая погубителем своей жизни. И воспитала в этой ненависти их единственную дочь.

Негодин открыл для себя все это довольно поздно, потому как свои истинные чувства жена до поры до времени искусно скрывала. Хладнокровно оценив ситуацию, он понял, что семьи у него нет, а жить с двумя ненавидящими тебя существами весьма неудобно даже для столь уравновешенного и непритязательного по части женской ласки человека, как он. Переход в «Мангум» помог решить проблему - на выданный ему кредит он купил себе приличную квартиру. Жену и дочь с тех пор он практически не видел, но разводиться не стал - просто не видел в этом острой необходимости. Одинокая жизнь не утомляла его.

И вдруг все переменилось.

Он увидел ее на какой-то шумной и многолюдной корпоративной вечеринке. Среди «мангумовских» теток и девок, изображавших из себя то ли столбовых дворянок, то ли европеянок, проведших детство в частных пансионатах Женевы или Лондона, то ли моделей и поп-див, она выглядела человеком, которому надо покорно и стоически перетерпеть свое пребывание на этом сборище. Женщина, еще молодая, видимо чуть за тридцать, хрупкая, с легкими светлыми волосами и темными, почти черными глазами, резко выделявшимися на ее бледном лице, выглядела несколько растерянной и смущенной. Но в то же время в ней ощущалась некая органичная отстраненность от происходящего, отделенность от окружающих. В этом виделось какое-то тайное знание или необыкновенное переживание. А людей, знающих что-то, чего не знают другие, Негодин всегда распознавал, и, пожалуй, только они могли привлечь его внимание.

Ночью после вечеринки его разбудили дикие вопли какой-то пьяной компании, доносившиеся с улицы. Он прошлепал босыми ногами на кухню за питьем и вдруг поймал себя на том, что думает о той светловолосой женщине, в глазах и едва заметной улыбке которой он профессионально почувствовал некое тайное знание. Усмехнулся про себя: прямо - средь шумного бала, совершенно случайно…

Но и утром он поймал себя на тех же мыслях. Попытался привычно сострить: «Но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я!» Но мысли о женщине все равно не отпускали. Он удивлялся себе.

Негодин давно уже относился к людям с недоверием и предубеждением. Так давно, что и не помнил, относился ли он к ним когда-то иначе. Разве что в раннем детстве, когда еще не видишь, что творится вокруг. Во времена Якуба он уже знал, что звать на помощь бесполезно, просить о пощаде тоже, а потому спасайся сам, причем любой ценой. Наверное, тут внес свою лепту отец, из рассказов которого выходило, что вся фабрика, на которой он работает, от директора до сторожа, только и делает, что ворует с маниакальным усердием, при этом каждый исходит черной завистью к тому, кто смог украсть больше. Видимо, свое влияние оказала мать, у которой после рождения сына развился рак груди. Болезнь сломала ее, а когда грудь пришлось удалить, она превратилась в фанатично набожное создание, убежденное, что бог слишком милостив и мало наказывает людей, потерявших к нему всякое уважение. Никакие страдания и горести других людей не казались ей чрезмерными, а тем более незаслуженными и несправедливыми. В какой-то момент Негодин понял, что мать не может избавиться от мысли, что ее болезнь - последствие родов… Светлых мыслей это открытие ему никак не добавило.

Учение на юридическом факультете лишь утвердило его в подозрительном отношении к людям. С одной стороны, он узнавал все больше подтверждений того, что во все века не было преступления или мерзости, на которое не оказался бы способен человек. А с другой - понимал, что некоторые из тех, кто окружал его на факультете, видят себя не столько непреклонными блюстителями закона, сколько специалистами по его использованию для собственной выгоды.