Книга Неукротимый, как море - Уилбур Смит

Очередь на посадку укорачивалась с каждой секундой. Ник нагнулся было за саквояжем, однако девушка положила ему руку на плечо, и шкипер замер.

Впервые за все их знакомство она коснулась его преднамеренно. По всему телу пробежала электрическая волна, оставляя за собой зыбь, как на поверхности спокойного озера. Вся страсть и эмоции, от которых он сознательно отказывался последнее время, вдруг обрушились лавиной, да еще стократ сильнее из-за того, что им не давали выхода. Он желал эту девушку до боли.

— Поедем со мной, — прошептала Саманта. Ник не смог выговорить ни слова. Он смотрел и смотрел на Саманту, а наземный персонал аэропорта уже рыскал раздраженными взглядами кругом в поисках пропавшего пассажира.

Девушке хотелось убедить его, поэтому она напористо потрясла его за руку, удивившись при этом жесткости мускулов под своими пальцами.

— Николас, я очень этого хочу, — начала было она, но язык сделал фрейдистскую оговорку, и у Саманты вылетело «тебя хочу». «Ой, Господи, — пронеслось у нее в голове, — еще подумает, что я из этих, распущенных…» Спохватившись, она зачастила: — Нет, правда, я бы очень этого хотела.

Кровь тут же бросилась ей в лицо, и на фоне загорелой кожи веснушки высыпали золотой пудрой.

— Чего именно? — спросил он улыбаясь.

— Некогда спорить! — Саманта топнула ногой, разыгрывая нетерпение, чтобы спрятать за ним растерянность, после чего добавила, сама не зная зачем: — Черт бы тебя побрал!

— Кто бы сомневался… — негромко сказал Ник, а затем, словно по волшебству, она очутилась в его объятиях, пытаясь прижаться все теснее, зарыться поглубже, вдохнуть его запах полной грудью… Удивила мягкость и теплота его губ, колкость однодневной щетины на подбородке и щеках… Мурлыча как котенок, она держалась за своего мужчину.

— Пассажир Берг. Просим немедленно пройти на посадку. Пассажир Берг… — заклинал динамик.

— Зовут… — пробормотал Ник.

— Совсем обленились. Нет чтобы пойти поискать, — сказала она, не отрываясь от его губ.

Солнечный свет был точно создан для Саманты. Она носила его, будто специально сотканную для нее вуаль: в волосах, где он сверкал брызгами драгоценных камней; на лице и на теле, где он сиял всеми оттенками зрелого меда и полированного янтаря; в золотых веснушках на носу и щеках…

Девушка с удивительной грацией скользила по белому песку, смело покачивая бедрами, прикрытыми тонкой полоской зеленого бикини.

Дремлющей кошечкой она растягивалась под солнечными лучами, подставляя им лицо и обнаженный живот, так что Нику порой казалось, что, если приложить ладонь к ее горлу, пальцы ощутят довольное урчание.

Саманта неслась в солнечном свете, легкая, как чайка в полете, оставляя следы в мокром песке на краю волны… И Ник мчался рядом, не испытывая усталости, милю за милей, вдвоем в громадном мире из зеленой воды, солнца и высокого, бледного от зноя неба. Пляж загибался полумесяцем в обе стороны насколько хватало глаз, гладкий и белый — как антарктический снег, лишенный следов присутствия человека, не говоря уже о шрамах, оставленных его мелочной возней… Саманта и Ник бежали, взявшись за руки, и смеялись, залитые солнечным светом…

В далеком и укромном уголке они нашли глубокую каменистую чашу с прозрачнейшей водой. Солнечные зайчики запрыгали по девичьему телу, беззвучно взрываясь отражениями гигантского бриллианта, когда Саманта отбросила в сторону две зеленые половинки бикини, распустила тугую толстую косу и, ступив в пруд, обернулась и взглянула на Ника. Ее волосы чуть ли не достигали поясницы, завиваясь пружинистыми локонами от соли и ветра. Сквозь эту плотную накидку проглядывала грудь, которой еще не касалось солнце, а потому она была сочной, как крем, с розоватыми сосками. Грудь столь пышная и зрелая, что Ник даже задался вопросом, отчего в этой девушке он некогда видел ребенка? Грудь упруго колыхалась, подпрыгивая при каждом движении; Саманта распрямила плечи и беззастенчиво рассмеялась в лицо спутника, заметив, куда устремлен его взгляд.

Она повернулась к воде — ее ягодицы были белыми, с розоватым оттенком, как у глубоководной жемчужины, круглыми, упругими и выпуклыми. Девушка нагнулась, собираясь нырнуть, и крошечный завиток медно-золотистых волос застенчиво выглянул на миг из треугольника, где сходились ее гладкие загорелые бедра.

В прохладной воде тело ее было теплым, как свежеиспеченный хлеб — тепло и прохлада сливались вместе, — а когда Ник сказал ей об этом, она обвила его шею руками.

— Я — Саманта-пирожок, съешь меня! — рассмеялась девушка, стряхивая с ресниц капельки воды, переливавшиеся на солнце алмазной крошкой.

Даже в присутствии людей они чувствовали себя наедине друг с другом, словно никого на свете больше не было. Среди тех, кто прибыл сюда из разных уголков мира покататься на длинной волне мыса Сент-Френсис, нашлось немалое число старых знакомых Саманты, которые знали ее по Флориде и Калифорнии, по Австралии и Гавайям — словом, по всем тем местам, куда заносила девушку ее профессия, связанная с морем и жизнью морских обитателей.

— Эй, Самми! — восклицали они, швыряли серфинг-доски в песок и мчались к ней: высокие мускулистые ребята, загорелые, как каштаны. Саманта рассеянно улыбалась им, сжимая руку Николаса чуть крепче обычного, а на болтовню отвечала рассеянно, стараясь уйти при первой же возможности.

— Кто это был?

— Знаешь, я совершенно не могу вспомнить — даже не представляю, где и когда я с ним познакомилась…

И это было правдой: Саманта полностью сосредоточилась на Николасе, так что все прочие молодые люди быстро улавливали намек и оставляли их в покое.

Николасу вот уже больше года не доводилось загорать, и тело его своим цветом напоминало зрелую слоновую кость, резко контрастируя с темной растительностью, покрывавшей грудь и живот. К концу первого дня, проведенного под солнцем, слоновая кость превратилась в сердитый багрянец.

— Ох, ты настрадаешься… — предрекла Саманта, но следующим утром его тело приняло оттенок красного дерева, и она, откинув простыни, изумленно восхищалась результатом, осторожно касаясь его кожи подушечками пальцев.

— Я везунчик, у меня шкура буйволиная, — пошутил он.

С каждым днем Ник становился все темнее, пока не забронзовел, как американский индеец, тем более что его высокие скулы подчеркивали это сходство.

— В тебе, должно быть, течет индейская кровь, — заметила Саманта, поглаживая ему горбинку носа.

— Своих предков я знаю лишь на два поколения назад, — улыбнулся он. — Заглядывать глубже не хватает смелости.

Скрестив ноги, Саманта сидела в изголовье кровати и трогала любимого, как бы изучая его на ощупь: касалась его губ и мочек ушей, разглаживала плотные темные серпы бровей, нащупывала крошечную родинку на щеке — и восклицала при всяком новом открытии.

Они часто прогуливались, взявшись за руки, и Саманта не переставала касаться Ника: прижималась бедром, когда стояла рядом; на пляже любила усесться ему на колени и откинуться на грудь, положив голову на его плечо, — словом, вела себя так, будто нуждалась в постоянном физическом подтверждении, что он рядом и никуда не пропал. Когда они, оседлав свои доски, поджидали накат волны далеко за пределами трехмильного рифа, Саманта могла вдруг протянуть руку и коснуться его плеча, словно подчеркивая, насколько близки они друг другу и при этом духовно далеки от трех-четырех десятков серфингистов, рассыпавшихся вдоль подошвы волны.