Книга Неделя в декабре - Себастьян Фолкс

Было три часа дня, а уже начинало смеркаться. Прихватить из дому перчатки Хасан забыл, и теперь у него мерзли руки. Зимой они мерзли всегда, что объяснялось, по-видимому, генетической слабостью, унаследованной им от предков из теплой долины Мирпур. Или эта мысль слишком стереотипна?

Хасан пошел по украшенному робкими рождественскими фонариками бульвару Жаккар. Заглянул в аптеку, над которой висел большой светящийся зеленый крест. На двери аптеки значилось: «Edith Dumont. Pharmacien»; за дверью царила отчужденная пустота. Хасан представил себе, как аптекарша спрашивает: «А зачем вам столько краски для волос?»

Ответ у него имелся: «Je suis coiffeur».[42]«Же сви куафер». Хасан специально попросил Шахлу произнести эту фразу, когда играл с ней в воображаемые разговоры с людьми, которых он встретит, отдыхая во Франции. А кроме того, он выпросил у хейверингского парикмахера несколько его визитных карточек.

Впрочем, взгляд у Эдит Дюмон оказался слишком уж неприветливым. Хасан зашел в магазин на другой стороне улицы, потом еще в один, уже на бульваре Гамбетты, однако набраться необходимой для нужной ему покупки смелости так и не смог. Удивительное дело, во всех этих магазинах продавалось многое множество гомеопатических средств, «produits veterinaries» — собачьего корма — и тоника для кожи, на рекламе которого красовались голые женщины с отливавшими золотом телами. В конце концов он забрел в супермаркет на дальнем конце крытого торгового центра. Здесь, по крайней мере, разговаривать с кем-либо не требовалось, нагрузить тележку всем необходимым он мог самостоятельно. Хасан пошарил глазами по потолку, отыскивая телекамеры, однако ни одной не увидел — возможно, их укрывают здесь лучше, чем на его родине.

Отдел «Cheveux»[43]оказался огромным, но продававшиеся в нем пузырьки с перекисью водорода были такими крошечными, что Хасану пришлось бы скупить их все до единого и попросить, чтобы со склада еще принесли. В отделе хозяйственных товаров продавались разные варианты чего-то, именуемого «жавель» — в достаточного больших бутылках, — однако активным элементом «жавеля» был хлор, отбеливатель, конечно, но не того типа.

Хасан торопливо покинул перегретый супермаркет с его тихой музыкой и сладкими ароматами, миновав при этом магазин женского белья с рекламным плакатом, на котором кафирская женщина в алых подвязках прижимала груди к стеклу витрины, и выскочил на морозный воздух.

Он отыскал узкий проход, в котором его никто не увидел бы, и склонился, чтобы прочесть короткую молитву.

Зайдя в открытую круглые сутки закусочную на бульваре Лафайет, он заказал блюдо, название которого мог произнести без каких-либо затруднений — «Une omelette», и протянул официантке карточку таксиста.

— Pouvez-vous…

— Oui, oui.[44]— О такой услуге ее явно просили не в первый раз.

Через десять минут Хасан сидел на заднем сиденье надушенной чем-то противным легковой машины, везшей его за черту города, к парикмахерскому поставщику, адрес которого он откопал в интернете, распечатал и теперь молча вручил листок с адресом водителю. Минут через пятнадцать он уже был в магазине, на окраине промзоны; в нем, совсем как в лондонском магазине стройматериалов, от прилавка уходили вглубь стеллажи с разного рода товарами.

Хасан положил на прилавок список того, что ему было нужно, добавив к этому листку визитку парикмахера — в доказательство того, что он, как покупатель оптовый, имеет право на скидку.

Распоряжался здесь одетый в джинсовый комбинезон мужчина лет шестидесяти, с сальными седыми волосами и в толстых очках. Он притащил из глубины магазина картонную коробку вроде тех, в каких перевозят бутылки с вином, и, кряхтя от натуги, водрузил ее на прилавок. Правдоподобия ради Хасан протянул ему вторую бумажку с заказом на двадцать литров кондиционера для волос. И расплатился наличными.

Погрузив обе коробки на заднее сиденье такси, Хасан сказал водителю:

— О’кей, maintenant vin. Supermarché.[45]

К тому времени, когда они доехали до оптового винного магазина, стоявшего на краю другой промышленной зоны и, похоже, по другую сторону Кале, уже совсем стемнело.

Ждать второй раз водителю явно не хотелось, однако Хасан показал ему толстую пачку евро, достав ее из кармана, и водитель кивнул.

На бетонной плите, заменявшей в этом магазине прилавок, стояли в открытых деревянных ящиках тысячи бутылок с самыми разными винами самых разных урожаев. Рона, Руссильон, Эльзас… Названия регионов и шато ни о чем Хасану не говорили, ему требовалось только одно: бутылки с винтовыми крышечками. Может, французы о таких и не слышали никогда? — думал он, переходя от одного закупоренного чопорной пробкой бургундского к другому. В конце концов его старания были вознаграждены розовым бордоским. Переместив картонную коробку с бутылками в тележку, Хасан покатил ее к кассе.

Молодой продавец прошелся по бутылкам попискивающим считывателем штрих-кода, и на экранчике кассы появилась цена покупки.

— Pouvez-vous, э-э… — Хасан показал, как он поднимает ящик одной рукой, продавец кивнул и обвязал коробку ворсистой веревкой, соорудив из нее примитивную ручку.

— Merci, — сказал Хасан, отлистывая от пачки евро еще несколько бумажек. — Toilettes?

Продавец произнес нечто непонятное, однако сопроводил свои слова жестом, достаточно красноречивым. Хасан понес коробку в указанном направлении, вошел в туалет и поставил ее под раковину. Затем быстро вернулся к такси, показал водителю три пальца, сказав: «Trois minutes», и перетащил в уборную картонку с перекисью. Затем заволок обе коробки в кабинку и заперся в ней.

Было что-то на редкость приятное в том, чтобы опустошать винные бутылки и заполнять их жидкостью более чистой, более близкой сердцу Бога всемогущего. Хасан прополоскал рот вином и выплюнул его в лишенный сидения толчок, потом плеснул немного спиртного себе на грудь — этот запах, подумал он, позволит ему изобразить уже ударившегося в рождественский загул кафира. И наконец аккуратно запечатал коробку коричневой клейкой лентой, дабы никто не подумал, что ее вскрывали.

Такси довезло Хасана до пассажирского парома, там он расплатился с водителем, дав ему на чай — не слишком много, чтобы не застрять в его памяти. Ближайший паром, принадлежавший не той компании, что прежний, отходил через полчаса. Хасан купил билет, снова назвав свое настоящее имя, потом отнес коробку с кондиционером в мужскую уборную и оставил ее в кабинке.

Теперь он был готов к плаванию. Прочитав еще одну короткую молитву, Хасан вышел из уборной и направился к указанному билетером пункту контроля.