Книга Изгнанник - Жюльетта Бенцони

Так и случилось. Гийом сидел на своем тюфяке, свесив ноги на пол и прислонившись спиной к стене, затем, схватившись одной рукой за толстую палку и опершись другой на плечо Совы, он попытался выпрямиться, но, взвив от боли, вновь упал на свою кровать, тяжело дыша и истекая потом. Исчерпав все свои сипы, он не смог удержать слез.

– Ну, что я тебе говорил? – равнодушно прокомментировал Николя. – Оставь его и возвращайся к себе!

– Как ты можешь быть таким отвратительным? Нет, я не уйду, а если ты заставишь меня, то знай, здесь ты меня больше никогда не увидишь!

– Лучше убей меня сейчас, – прошептал Гийом, – я знаю, что мое состояние ужасно, но я могу протянуть еще долго.

– Я никуда не тороплюсь. И потом, я думаю, долго ждать не придется.

Последующие события, казалось, подтверждали его правоту.

Зима на полуострове обычно бывала мягкая. Но в тот год она свирепствовала как никогда: шли обильные затяжные дожди, холодные ветры иногда приносили даже снег, по лесу бродили обезумевшие от голода волки. Было холодно, мокро, и над болотом, которое стало почти бесконечным, повис густой туман. Люди, живущие на тесном пространстве затерянного среди болот островка, не различали ближайших деревьев. Ощущение было такое, что они плывут по небу вместе с облаками. Тем не менее Николя время от времени ходил рыбачить или на охоту: это было необходимо, чтобы питаться. Он уезжал на лодке, уверенный в своих компаньонах: вода охраняла их так же хорошо, как и он сам. Когда он возвращался, в хижине всегда было тихо; Катрин сидела рядом с Гийомом, руки ее занимались починкой белья, чистили рыбу или готовили настойки. Николя не догадывался, что только его отсутствие дарует пленнику несколько минут спокойствия, даже нежности. Этой милой девушке, упрямо пытающейся разбудить в нем желание жить, Гийом рассказывал о своей прошлой жизни. Правда, он не касался Тринадцати Ветров и своей семьи, но зато с удовольствием рассказывал о своих друзьях, особенно из Варанвиля. То беспомощное состояние, в котором он находился, часто воскрешало в его памяти образ Розы, с ее необузданной жизненной силой, ее благородным сердцем, постоянной заботой о людях. Она окружала ею всех, кто был рядом с ней, и лучше, чем кто-либо другой, владела искусством возвращать улыбку тем, кто волею судьбы ужал на самое дно пропасти отчаяния.

– Если бы я мог позвать кого-нибудь на помощь, я бы обратился именно к ней. Она всегда готова прийти по первому зову.

– А почему не к своей жене? Наверное, мадам из Тринадцати Ветров давно беспокоится о вес?

– Мадам из Тринадцати Ветров больше не хочет меня видеть. Она бы хотела, чтобы я никогда не вернулся, и от нее я ничего не дождусь. Не пытайся помять нечему, малышка Катрин, и не проси меня ничего объяснять. Для меня это слишком сложно сейчас.

– Может… эта мадам Роза… Вы, видно, ее любите, и ваша жена вас подозревает?

– Нет… тут дело в другом. Что касается мадам де Варанвиль – да, конечно, я ее люблю, но как сестру, которой у меня никогда не было.

В начале марта ранняя весна прогнала унылые и мерзкие зимние дни. Солнце взошло, а вода, которая покрывала все видимое пространство, стала понемногу сходить. Густой туман рассеивался, превращаясь в разрозненные легкие перламутровые облака. Катрин открыла вход и щели в старой часовне, чтобы дать доступ свежего воздуха к постели Гийома. Она хотела бы вывести его наружу, но это было невозможное после последних зимних холодов он сильно кашлял и уже не пытался двигаться. Катрин старательно готовила настои из трав, часто меняна компрессы из теплой глины, делала травяные примочки, но желаемого результата пока не добилась – ноги Гийома по-прежнему оставались распухшими. Прав был Николя, который сказал когда-то: «Вас сильно поубавилось, месье Тремэн!» Пожалуй, и в самом деле он стал неузнаваемым: отросла рыжеватая борода, закрывшая наполовину лицо, кожа, когда-то глубоко пропеченная солнцем и задубленная столькими ветрами, теперь имела землисто-серый оттенок Гладя на него, не оставалось сомнений, что ему недолго осталось жить. Боль раздирала ему грудь.

Однажды поздно вечером, когда мужчины, казалось, заснули, девушка накинула на плечи длинную черную шерстяную накидку, подняла капюшон, бросила последний взгляд на Гийома, забывшегося тяжелым сном, и тихо вышла из часовни…

Утром, когда Николя проснулся, голова его гудела, а язык прилип к нёбу, так случалось довольно часто, впрочем мысли его быстро прояснились, когда он заметил, что огонь давно потух, а Совы нигде не видно. Рассердившись, он выскочил наружу и, глотнув свежий утренний воздух, тут же побежал к тому месту, где у него была спрятана лодка. Обнаружив, что ее нет, он взвыл, как подстреленный волк. Но чистый голос, доносившийся из туманной дымки над болотом, ответил ему:

– Не кричи так громко! Я тут!

Повернув голову, он пытался разглядеть что-нибудь в полосах густого тумана, который, рассеиваясь, приоткрывал сверкающую поверхность воды, казалось, дымящуюся на солнце. Расплывчатые очертания плоской лодки становились все более явственными. На корме вырисовывалась фигура девушки с длинным шестом. Сразу успокоившись, Николя сложил руки рупором и крикнул: – Что случилось? Зачем ты отлучалась?

– Мне нужно было кое-что привезти…

В самом деле, на дне лодки лежали два больших круглых тюка, накрытых темной мешковиной. Плохое настроение вновь вернулось к нему, и он настороженно проворчал:

– Что все это значит?.. И где ты была?

Ответ, который он получил, исходил не от Катрин. Нос лодки уткнулся в землю, и в этот момент то, что издалека показалось Николя большими тюками, оказалось совсем другим. Двое мужчин резко выпрямились и соскочили в камыши, каждый из них был вооружен пистолетом.

– Если ты двинешься с места, – спокойно сказал Феликс де Варанвиль, – я размозжу тебе голову!

– Вы обещали мне не делать ему ничего плохого и оставить его на свободе! – всхлипнула Сова.

– Если Тремэн еще жив, я сдержу свое слово, ну а если нет…

Ответ девушки потонул в потоке ругательств, изрываемых его странным напарником. Тем временем бальи де Сэн-Совер, другой пассажир лодки, опустил свой пистолет:

– Можете не волноваться!.. Я тоже давал слово! Отведите меня к нашему другу…

Немного времени спустя, завернутый в меховое одеяло, Гийом, дрожащий от холода и почти без сознания, был осторожно перенесен в лодку. За последние долгие месяцы впервые небо распростерлось перед его глазами, и солнце жестоко осветило руины и опустошение, которые он теперь представлял. Феликс с трудом сдерживая слезы. Если бы не обещание, данное им накануне бедняжке Катрин – она постучалась ночью к ним в дом, изнуренная долгой дорогой, – он с удовольствием разрядил бы свой пистолет в этого негодяя Николя. К тому же Роза была с ней заодно:

– Мы должны отплатить за ее смелость великодушием и прощением, а не умножать страдания. Этот человек– ее единственный друг. Сохраните его для нее!

Он помнил об этих словах, но сдерживался с трудом.