Книга Возвращение в Сокольники - Фридрих Незнанский

Но за тайной гордостью старухи, что есть в ее жизни такой вот помощник, Турецкий почувствовал и ее крайнюю тревогу. Они, эти старые бабки, все чуют, их не обманешь ласковым или веселым словом. И она понимает наверняка, что за миссию выбрал себе этот московский гость. А с другой стороны, пожалеешь старушку – загубишь Однокозова. Вот и весь, собственно, выбор.

Вскипел чайник на старой керосинке. Ничего подобного Турецкий не видел чуть ли не с шестидесятых годов, когда проживал в коммуналке. Надо же, еще сохранились!

Баба Глаша подала ему чашку на блюдце. Чай дымился. Турецкий отпил глоток, закусил ржаным сухариком, который макнул в блюдечко с клюквенным вареньем, и проговорил:

– Да, хорошо тут у вас! Не шумно живете…

– Конечно, конечно, – согласилась хлопотливая старушка. – Вы это… из Москвы же?

– Да.

– Из Москвы, из Москвы… Скучаете?

– По чему? – спросил Турецкий.

– Ну не знаю… По деревне. Вы откуда, простите, сами будете?

– Я в Москве и вырос, – сказал Турецкий.

– Ах вот оно что! – всплеснула руками старушка. – А я-то, дура старая, почему-то подумала, что вы наш, деревенский. Лицо у вас больно приветливое. Простите меня, бога ради.

– Да за что ж извиняться? Что тут обидного? Деревенский – тоже хорошо. Я согласен быть и деревенским.

Старуха явно к чему-то клонила.

– А вот Эдька-то у нас – деревенский, – сказала она наконец.

Потупив глаза, Турецкий молчал.

– Да, деревенский, – повторила она. – И дед его у нас схоронен, и бабка, и мать – все! Один он теперь тут остался. Да, помешчик!

Турецкий вздохнул и стал кивать, давая знать, что понимает старушку.

– Это же ведь хорошо, что он вернулся, правда ить? – испытующе посмотрела она на него.

Турецкий пожал плечами.

– Все-таки родное, близкое. Домой вернулся. Так же, гостюшка дорогой?

– Конечно, так, – согласился Турецкий. – Другое плохо, что один он, без жены. Мог бы и жениться еще. Он же молодой!

– Это конечно, – согласилась хитрая старушка. – Ну так женился уже, женился! И что? Вон она какая! Не дай бог еще раз. Он ить не выдержит. Ранимый он, Эдька, ранимый! Беречь его надо. Мы с Михалычем, как можем, и бережем его. Он у нас исправляться стал. Бывает еще, срывается, но и не так чтоб часто. Вот гость приехал. А сам по себе – уже редко, да… А жену, если надо, мы и тут, в деревне соседней, найдем ему. Знаете, сколько у нас девок?

– Да неужели много? – не поверил Турецкий.

– Ну не так чтоб очень и не такие они уже молодые, но все-таки, все-таки!…

Ушел от бабы Глаши Турецкий, когда уж совсем стемнело. И ушел, чтобы не возвращаться к Эдуарду. В его доме не было видно ни огонька, значит, спал. Все ж таки «унбляхтер» – сильная штука. Посильнее всего того, чем оперировали известные личности, сравнивая то с «Фаустом» Гете, то еще с чем-нибудь подобным…

А еще он унес, уходя, бутылочку «унбляхтера». Не мог отказать cебе в таком удовольствии.

Кстати, едва он высказал бабке свою просьбу, как та поджала губы и вся ее приветливость к москвичу будто испарилась.

– Эдику-то больше и не надо бы. Нынче-то… – сурово заметила она.

– А я не ему. Мне для себя хочется. Вернусь в Москву, налью и вспомню.

– Так вы чего ж? Никак, уезжать собираетесь? – и непонятно было, огорчает ее это известие или радует.

– Да какое тут ехать… Дорогу еще не забыл, где Бушарино ваше, помню, не заблужусь. А там?…

От предложенных денег бабка отказалась наотрез. Скорее всего, ей «унбляхтер», налитый в бутылку из-под пива, казался удачной сделкой, взяткой, другими словами, которой она откупилась от настырного москвича, как бы пообещавшего оставить здесь все так, как оно есть. И Эдика с собой не забирать. И даже на прощание дельный совет дала:

– Вы, молодой человек, сами-то его не пейте, не стоит он того, а вот Федьке-трактористу, что возле сельпо живет, отдайте. Так он вас за трактор свой прицепит и аж за самый за овраг утащит. Ну а дале – вы уж и один сможете. Эдик, бывает, говорит: ты у нас с Михалычем, баба Глаша, истинная, стало быть, валютчица, куда б мы без твоего «унбляхтера» подевались? Как есть валюта! Деньги, говорит, такие иностранные, особой, значит, ценности…

Час спустя перемазанный до пояса Турецкий вышел к продуктовому ларьку, гордо именовавшему себя «Сельпо», а сторож помог ему поднять из кровати Федьку.

Ближе к полуночи поправивший бабкиным зельем пошатнувшееся было здоровье Федька лихим рывком вытащил «шестерку» за овраг, на более-менее проезжую дорогу, и отцепил стальной трос.

К рассвету Александр Борисович въезжал во двор своего дома на Фрунзенской набережной. И радовался, что приехал достаточно рано для того, чтоб его в таком виде не увидели знакомые. Кругом было пусто.

Путешествие в прошлое обернулось полным поражением. А салон «Жигулей» пропитался устойчивом, резким запахом бабы-Глашиного «унбляхтера», но это – понятное дело – от напряженного дыхания. Нет, пусть и уверял Александра Борисовича пришедший в чувство в середине прошлого дня Эдуард Терентьевич, что той же финской водке далеко до бабкиного зелья, хоть Финляндия и считается страной «тысячи озер», а повторить свой эксперимент Турецкий больше желания не имел. В конце концов, каждому свое. Как ни подло это порой звучит…

Обратная дорога показалась короче. Верно: лошадь домой бежит быстрее. И мысли, несмотря на весомую тяжесть проведенного в гостях дня, тоже были быстрыми и достаточно четкими. И все возвращалось к одному: зачем он взял на себя эту практически невыполнимую миссию?

Ну вот узнал, причем совершенно случайно, что когда-то совершил даже и не то что подлость по отношению к коллегам, а поступил необдуманно, чем вызвал целую цепь событий, от которых пострадали невиновные люди. А может, и виновные в чем-то, кто сейчас станет разбираться во всех тонкостях.

Если существует предопределение, значит, и ты можешь оказаться также случайно необходимым инструментом в руках того, кому дано право отмерять и направлять жизни. Так в чем же ты тогда виноват?

Удобно? Еще как!…

Но если утверждают, что ни одно доброе дело не остается на земле безнаказанным, то что тогда говорить о недобрых? Вот и следует тебе положенное наказание, Турецкий! Смотри в конечном счете на все философски. И не бери на собственные плечи чужую ношу. Со своей сперва справься… А то ведь как? Чужую беду руками разведу, а своей концы не сведу! Попробовал – и что вышло? Сбежал от позора? Или поступил впервые обдуманно и мудро? Это смотря с какой позиции наблюдать.

Интересно, как бы в данной ситуации отреагировал Юшманов? Взять совершенно конкретный случай с Эдиком Однокозовым. Он бы стал «бороться» за бывшего коллегу? Или постарался бы поскорее забыть все, связанное с неприятный прошлым? Помчался бы он в его новом статусе на край света, через грязи и топи, неизвестно зачем?