Книга Пароль не нужен - Юлиан Семенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Молодой он…
— Простить надо, товарищ первый заместитель.
— Ладно, — говорит Колька, — поедешь послом в Японию, буржуям ихним от нас в суп накакаешь. «Так, мол и так, — скажешь, — все вы, проклятые интервенты, есть то самое дерьмо, которое увидите сейчас в своем супе с профитролями!»
Сукин сын Колька-анархист! Он как «профитроль» завернет, так все партизаны, члены нового «кабинета» и «министры», немеют от восторга. Когда эдакое интеллигент очкастый выгадючивает — так он, зараза, на нашем горбу пятьдесят лет учился и книжки читал, а если свой такие кренделя языком изобретает, значит, от бога ему такая выпала судьба — быть заместителем премьера и буржуям при случае в суп какать.
— Первый вопрос в повестке дня, — возвещает Колька, — решение судьбы наших политических врагов. Мною арестован командир Кульков, коммунист, и его подвывала старик Суржиков. Что будем делать с Кульковым и Суржиковым, которые несут ответственность за то, что наши отступают и отдают белому гаду те места, которые мы своей кровью у японца отбили в двадцатом годе? Я слушаю ваши предложения, члены и министры, прошу, пожалуйста, записывайтесь на выступления.
— А я писать не умею, Коль…
— Но! Но! Обращение!
— Неграмотный я, товарищ заместитель.
— Ну и дурак. Чем водку жрать, книжки б читал нашего дорогого отца Карла Маркса!
— Надо Кулькова назначить твоим заместителем!
— Чего?! — сердито удивляется Колька. — Каким еще заместителем?! Я тебя спрашиваю: вешать его или стрелять, а ты мне про заместителя вякаешь! Я сам себе заместитель!
— А за что ж его вешать-то?
— А я и не утверждаю, чтоб вешать. Можно пристрелить. Это как общество порешит.
— И стрелять его не за что!
— Неважно, если не за что, — объясняет Колька-анархист, — если мы есть действительно новая власть, так для порядка бывшую власть надо пострелять.
— Если б виноватые они были, мы бы с нашим удовольствием.
— Старик Суржиков из моей деревни, у него внуков-сирот семь ртов осталось, — говорит обиженный «посол» Федька.
— Ладно, члены и министры, как лисы вертитесь. Этот вопрос все равно будет решен сегодня, а сейчас я приглашаю вас на торжественную церемонию передачи трудовому народу-хозяину его богатств, очевидных как факт. Айда распределять склады с провиантом.
— Дело!
— Давно пора все распределить!
— Буржуев с квартир повыкидаем!
— Тут буржуев нет, все сбегли!
— Не важно! Если три комнаты — тот и есть буржуй!
— У кого рожа в очках — вот те и буржуй!
— Каждая баба — буржуйка, если она чужая!
Сбит замок.
Толпа рвется в амбары. Давка, крик, вопли женщин, звон разбиваемых бутылей. Спирт пьют здесь же, из плоских американских фляг, колют банки с вареньем, мажут друг другу лица, блюют, жрут колбасы, обсыпаются мукой, прижимают к себе хлебы.
Крик становится тонким, душераздирающим: горе тому, кто падает, — затопчут сапогами, вобьют в цементный холодный пол.
А маленький незаметный человечек, работавший с Колькой-анархистом больше полугода, едет себе с обозом к линии фронта, чтобы перебежать во Владивосток, а там отдыхать и Гиацинтову ручку жать и готовиться к новым операциям против красных.
Пришла ночь. Пьяная, страшная ночь с пожарами, воплями женщин и дурными песнями озверевших от спирта дружков Кольки-анархиста.
— Айда к Кулькову с Суржиковым! — просит Колька. — Порешим, гадов!
— За батьку кого хошь! — вопят пьяные мужики. — Суржикова ногами вверх на осину!
— Братцы, мне Нюрка ухо укусила, на нитке болтается!
— Глянь, Федюня под стол писает.
— Министры, — надрывается Колька, — айда порешим политических врагов!
— Беги ты со своими врагами на хутор бабочек ловить!
— Измена? — шепчет Колька. — Всех покалечу!
Он лезет за саблей, на него наваливаются, саблю отбирают, бьют по лицу, толкают сапогами в зад, смеются и сквернословят.
— Я ж заместитель, братцы! — орет Колька. — Нельзя меня, гады! Всех поразгоню!
Он каким-то чудом вывертывается из пьяных рук, выхватывает из кармана ребристую лимонку, и толпа шарахается в сторону.
Он бежит мимо горящих амбаров, мимо женщин с детьми, которых выбрасывают на улицу из аккуратного домика с голубыми ставенками, он бежит мимо валяющихся на мерзлой земле пьяных к сараю, где заперты Кульков и Суржиков.
Возле ворот сарая лежат два пьяных конвоира; ворота открыты, в сарае никого нет. Сбегли Кульков и Суржиков, сбегли, сволочи!
Колька долго стоит возле открытых дверей, раскачиваясь, а потом швыряет в сарай гранату. Сараишко подпрыгивает на месте и оттуда выбрасывает густым, черным пламенем.
Гулко прогрохотав через мост, бронепоезд набирает скорость и с потушенными огнями уходит с фронта к взбунтовавшимся партизанам. По приказу Блюхера всю операцию надо провести за девять часов, с тем чтобы утром вернуться на передовые позиции и поддержать огнем орудий обороняющихся под Хабаровском красных бойцов.
В салон-вагоне идет «процесс» над тифом. За столом — «суд»: три бойца во главе с комиссаром бронепоезда, который зарос до самой последней крайности, и волосы у него, как у попа, лежат гривой на воротнике кожанки.
В вагоне яблоку упасть негде — бойцы стоят, прижавшись друг к другу. Возле окна, припертый к запотевшему стеклу, — Постышев. Его трудно отличить от остальных. Павел Петрович в такой же солдатской гимнастерке, лицо его крестьянское, российское, и здесь сейчас никто, кроме комиссара, который заметно нервничает на своем председательском кресле, не знает, что среди собравшихся судить образцово-показательным судом заклятую болезнь находится член Дальбюро ЦК.
— Прошу выступить свидетеля, — говорит председатель.
К столу протискивается веселый парень — рот до ушей, на носу родинка, на груди болтается табличка, написанная большими печатными буквами: «НЕЧИСТОПЛОТНЫЙ БОЕЦ».
— Давай свои показания, — просит «судья».
— Сейчас, — говорит «свидетель» и, подмигнув окружающим, посматривает в шпаргалку, написанную на маленьком листочке из блокнота. — Значит так, я считаю, что никакой заразы на свете вообще нету. Я год не моюся, а здоров, и никакая меня вошь не берет, потому как она, от одного моего духу помирает — лапы кверху, и готова. Запах, он лучше лекарства вошь безобразит.
— Отойди в сторону, — говорит председатель. — Давай сюда следующего!
Выходит «буржуй». На огненные вихры бойца надет цилиндр. Он еле держится на громадных оттопыренных ушах «буржуя», иначе бы сполз на глаза.
