Книга Калейдоскоп жизни - Всеволод Овчинников

Раскрашенный под зебру автобус доставляет нас к воротам национального парка Виктория-фолс. До водопада предстоит пройти пешком. Уже за несколько километров явственно слышен тяжелый, неумолкающий гул. А над горизонтом курится белое облако. «Гремящий дым» называют водопад местные жители. Таково их поэтическое восприятие этого чуда природы.

— Имейте в виду, что август — конец сухого сезона. Дождей в этих местах не было с апреля. Так что Замбези сбрасывает сейчас каждую минуту лишь 450 миллионов литров воды, а не 600 миллионов литров, как в период паводка…

Экскурсовод говорил это с почти виноватым видом, как бы извиняясь. Но грохот водопада, заглушавший его слова, напоминал, что и 450 миллионов литров в минуту отнюдь не мало.

Общая ширина базальтового уступа, с которого низвергается Замбези, составляет примерно 1700 метров. Даже во время половодья занавес водопада не бывает сплошным. Торчащие из пены утесы делят поток на пять частей. К правому берегу примыкает самый узкий и самый неистовый из них — Чертов водопад. Между его краями всего 27 метров. Поэтому стометровый обрыв, с которого падает вода, кажется особенно высоким.

Здесь же, на правом берегу, находится памятник неутомимому шотландцу, открывшему чудо на Замбези для мировой науки. Дэвид Ливингстон в походной одежде стоит, подбоченясь, на невысоком гранитном монументе.

Спускаюсь от памятника по мокрым крутым ступеням, чтобы взглянуть на Чертов водопад снизу. Поистине «гремящий дым»! Что-то завораживающее есть в неумолчном гуле, в сказочной круговерти. На фоне спадающих вниз потоков воды в противоположном направлении непрестанно поднимается белый пар. Мириады просвеченных солнцем водяных капель клубятся над обрывом.

Каждому человеку присущ свой мир ассоциаций. Мне, например, Чертов водопад напомнил произведение классической китайской живописи. Это был типичный образец жанра «горы и воды» со всей присущей ему стилизацией. Та же черно-белая гамма, та же вертикальная композиция, та же фантастическая крутизна скал, с которых низвергаются водяные струи. Дальше, за базальтовым утесом, начинается Главный водопад. В половодье ширина его занавеса составляет 830 метров. Теперь этот занавес как бы порван торчащими из пены каменными выступами. Туристская тропа, проложенная по обрывистой кромке правого берега, позволяет любоваться водопадом на всем его протяжении. Она ведет через «лес дождей», похожий на оранжерею. Вокруг мокрая листва, мокрые лианы. Зонт не спасает, так как приходится идти сквозь сплошную пелену мельчайших дождевых капель, парящих в воздухе.

Почти двухкилометровая прогулка вдоль водопада. Какое раздолье для тех, кто снимает! С прогулочной тропы все время видишь могучую реку, текущую прямо на тебя. Она плавно и неторопливо движется по широкой равнине, оставляя в своем русле песчаные отмели и поросшие пальмами острова. Но вдруг убыстряет бег и проваливается в каменную щель стометровой ширины и такой же глубины.

Упав с головокружительного уступа, Замбези вынуждена круто изменить свое течение. Путь вперед ей преграждает отвесная каменная стена. И река под прямым углом поворачивает влево. Водопад в сочетании с водоворотом — вот что представляет собой чудо на Замбези.

Главный водопад обрамлен двумя островами. Первый, базальтовый утес, называется «Катаракт». Второй носит имя Ливингстона. Именно на него высадился исследователь Африки, приблизившись к водопаду на каноэ 16 ноября 1855 года.

После провозглашения независимости Родезии, когда она стала называться Зимбабве, а ее столица Солсбери была переименована в Хараре, когда повсюду сносили монументы, напоминавшие о британском колониальном господстве, было решено сохранить памятник Ливингстону на прежнем месте и не переименовывать остров, названный в его честь. Борцы за свободу Африки с уважением отнеслись к выдающемуся исследователю Черного континента.

Напротив острова Ливингстона туристская тропа выходит на степной участок. Здесь шелестит пожелтевшая трава, а падающая вода шумит уже метрах в ста левее. У водопада Лошадиная подкова, как и у соседнего, Радужного, можно наконец рассмотреть дно ущелья, по которому змеится зеленоватая лента Замбези. И вот передо мной пятый по счету, Восточный водопад. В сухой сезон его занавес напоминает отдельные пряди седых волос, свисающие с замшелого обрыва коричневато-угольного цвета.

Снова окидываю взором чудо на Замбези. Пожалуй, самое поразительное здесь — контраст между спокойным, неторопливым течением реки, ее ленивой, маслянистой гладью и как бы рождающейся из нее «обителью разгневанных богов», гремящей и клокочущей смесью падающих струй и поднимающихся водяных капель.

Ощущение чуда усиливается еще и тем, что водопад Виктория доныне предстает перед нами таким же, каким его увидел Ливингстон. За это следует воздать должное англичанам. Ни одной современной постройки, ни одного рекламного щита, которые так раздражают на Ниагаре! Люди приложили немало усилий, чтобы национальный парк Виктория-фоле стал более удобным для посетителей. Но сделано это деликатно и незаметно.

Ступени бетонных лестниц облицованы каменными плитами неправильной формы. Пешеходные тропы не заасфальтированы, а присыпаны гравием. Упавшие вековые деревья превращены в скамейки для отдыха. Даже проволочная ограда над кручами скрыта от глаз колючим кустарником. А хижина с крышей из пальмовых листьев оказалась туалетом, оборудованным не хуже аналогичных заведений в Виндзорском парке. Чистота, умывальник с полотенцем — вот тебе и Африка между реками Замбези и Лимпопо, где, как мы знаем с детства, лечил зверей добрый доктор Айболит.

Купола Исфахана и розы Шираза

Впервые я попал в Иран еще при шахе — сопровождал нашего тогдашнего главу государства Николая Подгорного во время его официального визита. На дворцовом приеме меня познакомили с младшим сыном шаха. По поручению отца он занимался возвращением на родину шедевров национальной культуры, скупал по всему миру персидские ковры, персидские миниатюры, старинные издания персидских поэтов.

Принц поинтересовался, не родственник ли я Овчинникова. А поскольку ответить на подобный вопрос я мог только утвердительно, он предложил посмотреть собранную им «крупнейшую в мире коллекцию Овчинникова».

Так я узнал то, о чем в советское время родители предпочли мне не рассказывать. Оказалось, надпись «Павел Овчинников» на серебряной сахарнице и витых чайных ложечках, унаследованных моим отцом от родителей, — это фирменное клеймо двоюродного брата моего деда, известного в XIX веке ювелира. Основоположник русской перегородчатой эмали на серебре, он прославился на нижегородских ярмарках и поныне высоко ценится на мировых аукционах.

Будучи в Англии, я спросил «что-нибудь от Овчинникова» в антикварной галерее аукциона «Сотби». Мне предложили старинную шкатулку с дюжиной чайных ложечек. Но такой семейный сувенир стоил пятнадцать моих месячных лондонских зарплат. Пришлось от него отказаться.

Как специалист по национальной культуре, сын шаха настоятельно рекомендовал мне побывать в Исфахане, архитектуру которого можно назвать мостом между Средней Азией и Ближним Востоком, а также в Ширазе — городе роз и соловьев, столице персидской поэзии и персидской художественной миниатюры.