Книга Через не хочу - Елена Колина

Так вот, если бы внимательный наблюдатель пошел выносить мусор на помойку, он сказал бы, что эти двое мужчин, Смирнов и его давний знакомый, выглядели как играющие в разных пьесах актеры, по ошибке оказавшиеся на одной сцене. Смирнов, в костюме и рубашке с галстуком, — он много лет не выходил из дома одетый иначе, большой сильный мужик, начальник, командир жизни, стоял в угрожающей позе, и даже этот глупый батон за 22 копейки, который он держал как автомат, не смешил, а прибавлял страха — как даст по башке, так уедешь на горшке… И тот, второй, непринужденно улыбающийся, одетый с несоветским изяществом, интеллигентного вида, к нему никак не могли относиться ни «сука», ни «падла», ни «я тебя посажу». Смирнов сказал «артист, блядь», и действительно, что-то в нем было театральное, он будто ожидал аплодисментов за свое эффектное появление.

Но реакция у «артиста» была хорошая, много лучше, чем у Смирнова, он был готов, несмотря на плохого партнера, играть свою роль как было задумано и, очевидно, не раз мысленно отрепетировано.

— Андрюша, ты хоть из приличия скажи: «Ник, я изумлен, я много лет считал тебя мертвым…»

Смирнов усмехнулся, не щедро, шевельнув уголком рта:

— Кулаков Николай Сергеевич, сорок второго года рождения, в шестьдесят шестом осужден за валютные операции по восемьдесят восьмой статье Уголовного кодекса, приговорен к высшей мере наказания. Высшая мера заменена сроком шестнадцать лет. Вышел по амнистии в семьдесят восьмом.

Это было открытие счета — «я знаю все, что мне нужно», один-ноль в пользу Смирнова. В глазах Ника мелькнула растерянность — ты знал…

Один-ноль.

— Я, собственно говоря, не за этим.

— Вспомнил про дочку, здрасьте! Хрена тебе, а не дочку.

Два-ноль!.. О дочке еще и слова не сказано, а Смирнов уже сказал — хрена тебе, а не дочку.

Два-ноль!..

Не странно ли — одному из первых руководителей города, хозяину Петроградки разговаривать с бывшим зэком, всю свою силищу обрушивать на осужденного валютчика, бархатно прошелестевшего ему совсем не из его жизни слово «расстреляли»? …Теперь понятно, почему Смирнов не мог просто пройти мимо него, как мимо кучи мусора, — а чтобы счет в нашу пользу!

Смирнов был доволен собой: победил и не сорвался, не плюнул в ненавистное лицо, не убил. Черт дернул Катьку, такую красивую, умную, студентку, связаться с этим… Одно имя чего стоит — Ник!.. Американец, засунул в жопу палец! Сам себя так назвал, а от рождения Николай, как все люди. Николай Сергеевич, тезка Хрущева по отцу. Вот Хрущев и впаял своему тезке по полной!..

— Ты говорил: «Ты, коммунист, дома колбасу с газеты трескаешь, а я икрой в ресторанах завтракаю». Ну что, назавтракался в лагерях-то?..

— Ты, Андрюша, в лагере пропал бы, а у меня и там были икра, вино и женская ласка. Кто умеет жить, тот везде умеет, а мне присуще умение жить.

Смирнов хмыкнул — опять началось их противостояние, как будто и не прошли годы, как будто они опять молодые… Противостояние между ними возникло с первой минуты, как Катька привела его в дом, похожее на злобное тупое противостояние между городскими и деревенскими на танцах, стенка на стенку, — вроде бы беспричинное, но в действительности очень глубоко причинное!.. Одни деревенские, другие городские — вот причина. Идеалы у них были разные. Ник все иностранное обожал, социалистический строй ненавидел, а он не мог ему как следует по-партийному врезать, был рядом с ним как немой и от своей немоты еще больше злился, прямо-таки рычал от злости. Ник к нему относился как будто он не человек, а одноклеточное. Говорил: «Мы с тобой культурно перпендикулярные, ты с ножа ешь, а я Гомера в подлиннике читаю…» Ну, он, конечно, по сравнению с ним был не слишком образованный, неполные три курса техникума и партучеба, а Ник из приличной семьи, кандидат экономических наук… Был кандидат наук, а стал зэк. Но надо отдать ему справедливость, не похож на зэка, не осталось на нем следов тюрьмы, похож на доцента из института… на прежнего Ника.

— …Андрюша, ты думаешь, что я мог бы раньше о ней вспомнить?.. Но ты не представляешь, что такое выйти через двенадцать лет… Жизнь вокруг другая, все связи потеряны. Нужно было понять, что делать, найти свое место… Ты думаешь — зачем мне дочка, которую я один раз видел младенцем?.. Но, Андрюша, я постарел. Других детей у меня нет, насколько мне известно. Вот я и написал записку…

— Записку? Написал? Мог бы просто к ней на улице подойти, так нет! Тебе так не интересно. Тебе, сука, интересно из всего кино сделать.

— Андрюша, ты медведеешь, не медведей, Андрюша…

Странное «медведеешь» было из молодости, «Андрюша, ты медведеешь» говорили ему Ольга Алексеевна и ее сестра, так и не ставшая Екатериной Алексеевной, — Катя. Молодая Ольга Алексеевна в нежные минуты называла его «медведище ты мой» — в мгновения сексуального волнения он, такой большой, с малоподвижным лицом с крупными чертами вдруг становился трогательно зависимым от нее, беззащитным, как цирковой медведь на поводке. Это было интимное — «медведь ты мой». Но когда две нежно привязанные друг к другу сестры живут вместе, одна замужем, а другая рядом с любовью, то атмосфера медового месяца, любви, кокетства невольно становится общей, обе сестры — без всякой, конечно, двусмысленной окраски, считали, что он отчасти их общий мужчина. Когда Смирнов начинал злиться, Ольга Алексеевна предупреждающим тоном говорила: «Андрюша, ты медведеешь», и Катя вслед за ней нежно повторяла: «Андрюша, ты медведеешь, не медведей, Андрюша».

…Вон он что вспомнил…

— …Я подумал, что…

— Ты подумал, что не увидишь ее никогда. Ты скоро сядешь. Сдохнешь в тюрьме и не увидишь. Статья — твоя любимая, «хищение в особо крупных размерах». От лишения свободы до исключительной меры наказания.

Знает, он все о нем знает. — Ник словно получил удар наотмашь, тем более обидный, что нанес его Смирнов вроде бы с простодушной бесхитростностью. Внешняя невозмутимость прибавляла Смирнову очков в этом разговоре, где каждая фраза была с подтекстом «кто кого». А Ник не смог удержать лицо; растерянность, беспомощная злость проступили сквозь напускную иронию мгновенно, как пролитое вино пятном на скатерти. И это не было еще одним очком в пользу Смирнова, это была — победа, блестящая победа, выигранная всухую игра.

Смирнов развернулся и двинулся к дому, бросил через плечо:

— Чего стоишь, иди отсюда… пристал, понимаешь, как банный лист к жопе.

…Смирнов шел по Щербакову переулку, помахивая своим батоном… Честно говоря, сохранить спокойствие в этом разговоре было возможно. Все уже было им пережито — шок, ярость, бешенство. И даже сердечный приступ. Когда он открыл папку с разработкой ОБХСС, ему стало плохо с сердцем… то есть сначала он, размахнувшись, швырнул об стену графин с водой. Затем сам, постеснявшись секретаршу, собрал осколки, начал задыхаться, еле дополз до стола, где в верхнем ящике хранилась аптечка, перепутал валидол с нитроглицерином… На первой странице дела было невозможное, нереальное. Кулаков Николай Сергеевич 1942 года рождения, в 1966-м осужден по 88-й статье, приговорен к высшей мере наказания, высшая мера заменена сроком 16 лет, в 1978-м вышел по амнистии, стоит во главе преступной группировки, организатор подпольного предприятия по адресу Набережная реки Карповки, дом…